Изумруды пророка - Жюльетта Бенцони

— Разве могла ваша галантность подсказать вам другой ответ! А как вам нравится мое логово?

— Поражает и даже слегка околдовывает. И как нельзя лучше вам подходит!

Ему удалось в точности передать свои ощущения. Федора, даже одетая в батистовый пеньюар с пеной кружев, который облаком окутывал ее фигуру и расстилался у ног, завораживала взор. Казалось, она притягивает свет, позволяя отражать его лишь роскошным блестящим волосам, которые парикмахер, должно быть глухой и слепой, укладывал в сложную прическу, собираясь увенчать ее изумрудной с бриллиантами тиарой, пока лежавшей рядом на подушечке. Но сейчас Федора показалась ему еще более бледной, чем в первую встречу, даже в заполняющем комнату теплом мерцании свечей…

— Вполне ли вы здоровы, ваше высочество? — решился спросить Альдо. — Мне кажется, вы немного бледны…

— У меня никогда не бывает особенно яркого румянца, но, признаюсь, сегодня вечером я и правда чувствую себя несколько усталой. Могу ли я попросить вас, дорогой друг, минутку потерпеть? — прибавила она, выслушав нечленораздельное бормотание своего парикмахера. — Кажется, я слишком сильно верчусь…

Она снова приняла застывшую, величественную позу, а Морозини тем временем вновь принялся разглядывать обстановку. Приблизившись к устроенной в одном из углов комнаты небольшой молельне, он тотчас узнал чудесный образ Богоматери, занимавший главное место в иконостасе.

— Мне казалось, что эта икона Андрея Рублева была в числе тех, которые он написал для Троице-Сергиевой лавры?

От удивления ее высочество слишком резко повернула голову и потому тихонько вскрикнула от боли, прежде чем ответить:

— Откуда вы это знаете?

— Перед войной я побывал в России и видел ее там. Неужели монастырь был разрушен после Октябрьской революции?

— Нет. Эта икона — сестра той, которую вы видели. Художник написал вторую Богоматерь для одного из моих предков, и с тех пор этот образ остается бесценным сокровищем моей семьи.

— Пусть он как можно дольше хранит вас! — медленно проговорил Альдо. — Это… настоящее чудо!

— Благослови вас Господь на добром слове…

К этому времени прическа была закончена, и на голове красавицы уже сверкала драгоценная диадема, состоявшая из длинных чередующихся изумрудных и алмазных игл. Взмахом руки отослав парикмахера, Федора удержала фрейлину, собравшуюся удалиться вслед за ним:

— Останься, Хильда! От тебя у меня нет секретов… Я надеялась, — добавила она, обернувшись к Альдо, — что нам удастся поговорить подольше, когда уедут все остальные мои гости, но я не уверена, что у меня хватит времени. Может случиться так, что меня призовут в другое место. Если вы не слишком голодны, может быть, мы могли бы поговорить прямо сейчас?

— Я совсем не голоден, мадам, — ответил Морозини, внутренне ликуя при мысли о том, что ему не придется надолго задерживаться в этом замке.

В намерения прекрасной дамы явно не входило делать Альдо своим любовником, и это его донельзя обрадовало. Вот только придется вести игру осторожно и быть предельно осмотрительным.

— Благодарю вас…

Поднявшись со своего места, Федора пересела в изножье широкой кровати, убранной мехами и золотой парчой, но по пути успела взять серьги, которые так влекли к себе Морозини.

— Сядьте рядом со мной… И расскажите мне, почему в тот раз, в Париже, вы сказали, что готовы отдать все, что у вас есть, лишь бы получить эти камни…

Альдо поколебался лишь мгновение. Сейчас уже не время было выдумывать какие-нибудь сказки, к тому же эта женщина, так внимательно на него смотревшая, внушала ему доверие. Стараясь не говорить лишнего, он рассказал ей о своих приключениях у водоема Селах и о том, что за ними последовало. И особенно позаботился о том, чтобы не упоминать о древней легенде, которая приписывала «Свету» и «Совершенству» божественное происхождение. Великая княгиня, должно быть обладавшая несколько суеверной религиозностью, скорее всего вцепилась бы в них так же крепко, как хватается за подвернувшуюся ветку тонущий человек, если бы только услышала, что камни пришли от самого Иеговы. Но по той же причине Альдо не преминул, как мог, подчеркнуть зловещую опасность, исходившую от изумрудов.

— Вы любите вашу жену? — спросила Федора, как только Морозини умолк.

— Больше всего на свете, мадам. Если я потеряю ее, моя жизнь утратит всякий смысл…

— И конечно же, вы никогда ей не изменяли!

Альдо ответил мгновенно, не задумываясь и вполне искренне, поскольку то, что произошло между ним и Саломеей, нельзя было считать нарушением клятвы верности: он всего-навсего расплатился таким образом за необходимые ему сведения.

— Нет, — твердо произнес он.

— И все же…

Федора ненадолго умолкла, прикрыв глаза, так что сквозь ресницы едва пробивалось зеленое сияние, потом, улыбнувшись, заговорила снова:

— И все же вы прекрасно понимали, приняв мое приглашение, чего я от вас ждала? Это правда или я ошибаюсь?

— Правда. У меня достаточно опыта, чтобы услышать то, что не произносят вслух. Ваше высочество желало оказать мне честь совершенно особого рода.

— К черту все эти замысловатые объяснения! Мое высочество желало с тобой переспать, дружок! — воскликнула она. — И ты ведь был согласен, разве не так?

— Нет. Простите меня, мадам, — поспешил добавить он, желая смягчить грубость отказа. — Несомненно, вы — одно из самых прекрасных творений Господа, но я надеялся, что достаточно искусен, чтобы суметь уговорить вас продать мне эти камни. В моем представлении речь могла идти всего лишь о коммерческой операции, ни о чем другом…

— А если бы я сказала, что только при таком условии соглашусь продать изумруды?

Он отвел взгляд, чтобы ускользнуть от ослепительного сияния ее зеленых глаз, которых она с него не сводила, и ответил:

— Я вам уже сказал, что люблю свою жену больше всего на свете…

— И ты готов был расплатиться собой? — звонко расхохотавшись, продолжала она. — Может, это было бы маловато, а? Эти изумруды обошлись мне в целое состояние.

— Даже если бы мне пришлось отдать все, что я имею, я готов заплатить за них ту цену, которую вы назначите.

— Все твое состояние? Ты так богат?

— Разумеется, мое богатство не идет ни в какое сравнение с богатством вашего высочества, но пожаловаться на бедность не могу. За эти камни я отдам вам все, что имею. Лишь бы только Лиза осталась в живых…

— Ее зовут Лиза? Лиза… а как дальше? Какое имя она носила до того, как вы поженились?

— Лиза Кледерман.

Федора снова рассмеялась.

— Дочка швейцарского банкира? Понимаю, что ты ею дорожишь, даже не удивляюсь тому, что ты готов отдать мне все свое состояние. С ней ты так или иначе с голоду никогда не умрешь…