Любовь негодяя - Мария Бушуева

Ни у кого, однако, ничего им с Анной не светило.

Оставался последний шанс — ее знакомые.

Как было бы здорово опять оказаться в квартире, потерпевшей кораблекрушение. Но удачливая ее хозяйка давным-давно вновь сошлась со своим мужем — и квартира уплыла!

Анна сказала, что позвонит Елене. Может у нее кто есть? Или у Гошки?

Филиппов помнил высокого победоносного блондина, но был согласен сейчас даже на его — пусть снисходительное! — подаяние. Ты — красавец, мысленно обратился к нему Филиппов, ожидая от Анны звонка, но я с ней сплю! Я! Понял!? И так будет в с е г д а. А тебя я порошок сотру, если только сунешься. Карьеру сломаю. Куда не надо настучу, навру на тебя с три короба, породистый кобель, но тебя изничтожу, если ты только к ней сунешься.

Но Анна позвонила и сказала огорченно: ничего.

Потом и она тоже стала звонить по всем знакомым номерам: телефонная книжка ей не требовалась из-за ее поразительной памяти. Филиппов приехал к ней, и они, сидя на некотором расстоянии друг от друга на ее диване, накрытом клетчатым пледом, все надеялись, что, наконец, квартира найдется.

И Анна все звонила и звонила.

Филиппов словно застыл. Ему казалось, стоит дотронуться до Анны, до ее запястья, тонкого и нервного, он, точно закупоренный сосуд, мгновенно взорвется. Если в комнату вдруг заглядывала тетя Саша, Филиппов прятал глаза и делал вид, что смотрит телевизор, который они включили, чтобы неслышно было о чем Анна говорит по телефону.

Вдруг на экране появилась черная ворона — ее круглый глаз, снятый оператором крупным планом, почему-то сразу успокоил Филиппова. Опасность миновала. Опасность? Какая? По его спине потекли струйки пота.

— Аида?

Он вспомнил: была такая аспирантка у них года три назад, потом в психушку, кажется, попала. Или кто-то что-то перепутал, просто она ушла в другой институт. Или вообще ушла из науки. Довольно, кстати, красивая, но одевалась странно: шали кружевные и шляпки дурацкие, и платья старомодные какие-то. Тихая. Говорила почти шепотом. В глаза никогда не смотрела.

Вот у нее и оказалась однокомнатная квартира!

Да вы что, Владимир Иванович, какая такая монахиня, прочистила Филиппову смущенные мозги уже в понедельник Нелька: Филиппов теперь не мог не интересоваться женщиной с именем Аида, ведь она была тоже п р и о б щ е н а к Анне! Да у нее оргии были на квартире, оттого ей и пришлось тихо из института слинять, кажется, чья-то жена накапала Воробьеву.

— Воробьеву?! — Ахнул Филиппов. Все с х о д и л о с ь.

— Ну да. Он ведь был одно время парторгом — ну и сами понимаете… Да, говорят, еще какие оргии: все бабы голые, только в перчатках, по углам комнаты свечи, а мужики в галстуках… Чуть до суда дело не дошло! С трудом замяли. И даже конкурс у них был: кто больше сможет.

— Чего? — Не понял, было, Филиппов — но тут же до него дошло.

— Какая-то девица победила. А из мужиков — один горбун… Да вы его тоже видели… ну, поэт, по телевизору его часто показывали… Он умер. Сгорел.

— Как сгорел? — Испугался Филиппов.

— Сначала его парализовало, он был один дома, вроде, телевизор загорелся, не знаю уж почему, или сигарету он забыл, начался пожар. Нашли его на полу — он полз к двери.

— Ужас, — по лицу Филиппова прошла судорога. Он поборол ее, криво улыбнулся и спросил:

— А ты откуда знаешь про все про это?

Секретарша смутилась.

— Профессия обязывает.

Филиппов хмыкнул:

— Это, знаешь ли, двусмысленно звучит.

«А потом я позвонила Аиде.

— Пожалуйста, завтра в одиннадцать. Я уеду на целый день. Ключи возьми у соседки. И ей же оставь, — произнесла она томно.

И сразу она мне показалась смесью пошлости и претензий на феминизм, что, в сущности, часто выглядит также пошло. Мне было не очень удобно просить у нее квартиру и возникшая, не слишком большая приязнь к хозяйке, возможно, объяснялась не только ее томными интонациями, но еще и этим, и определила мое настроение: как-то все у нас Филипповым прошло будто неловко, будто с оглядкой на зеркало, посверкивающее в прихожей. Хотя в зеркало, когда мы вошли, я почему-то старалась не глядеть. Наверное, я боялась увидеть себя некрасивой, давно заметив, что в каждом доме зеркало отражает не просто мое лицо и фигуру, а отношение ко мне хозяев или мое восприятие своей внешности.

Филиппов очень торопился и потому вспотел, и когда, входя, поцеловал меня в губы, горячая капля упала прямо с его лба на мою щеку.

На тумбочке, как раз напротив кровати, стояла цветная фотография покойной матери Аиды. Я была на похоронах, потому что некоторое время мы общались с Аидой довольно часто, несмотря на претензии и томность, она была не так глупа и тонко чувствовала какие-то психологические нюансы, но потом я сдружилась с Еленой и с Алиной. Меня неприятно поразило, что у покойной были подкрашены губы ярко-розовой, химического оттенка, помадой.

И пока Филиппов неумело стягивал с меня свитер и юбку, и плотные лосины, в которые я обрядилась, чтобы придать своим худым мальчишеским бедрам хоть какой-то объем, иначе клетчатая юбка висела, как поверженное знамя, пока он прижимал меня к своей горячей груди, зачем-то иногда подергивая нервно свой собственный сосок, точно шнурок выключателя, я все время видела лицо Аидиной матери — и ее разовые губы, и тело мое холодело…

Но Филиппов опять, на высоте наслаждения, кричал о любви и о счастье встречи… А я, откинувшись на чужой диванной подушке, пахнущей церковным ладаном, или мне так только казалось, смотрела в окно на белые, далекие облака и впитывала в себя их пушистую отрешенность, пока, наконец, не встала, улыбнувшись Филиппову, глаза которого сияли, и не почувствовала с неясной полущемящей радостью, что какая-то тяжесть — какая? — прошла, и душа моя снова легка, как высокие, никому не принадлежащие облака».

Во вторник возвращалась Марта, значит, предстояло долгая, уже привычная разлука с Анной, и Филиппов в понедельник поехал с работы вместе с ней, чтобы теперь у нее дома, терпеливо дождавшись ухода бесшумной тети Саши и позднего часа, когда, накормленная снотворными, заснет больная мать, наброситься на свою нежную голубку.

Ее нужно привязать к себе намертво! Как? Ну, хорошо, он все-таки станет руководителем ее диссертации. Этого мало. А вдруг найдется какой-нибудь герой, не побоится, что у нее парализована мать, и украдет Анну из мрачного заколдованного леса? Если она выйдет замуж, я умру. У меня будет инфаркт — и я умру. Я смогу пережить все, кроме этого. Он сказал себе это и понял: правда.

Дождавшись полуночного часа, он погрузился в теплую глубину, точно вернулся в лоно своей матери, чтобы испить живой воды, а потом, чувствуя себя обновленным и сильным, молодым и красивым, талантливым и бессмертным — шел по ночному городу и не спешил сесть в такси и ехать в городок.