Прими день грядущий - Сьюзен Виггз

– Гимеване, – чуть слышно произнес он, стуча зубами, ее имя.

Девушка укутала мальчика своей шалью, связав ее концы у себя на плечах, так что получился мешок, и стала осторожно спускаться вниз, с трудом сохраняя равновесие: слишком легким и тонким было ее тело. Однако руки и ноги Шепчущего Дождя оказались достаточно сильными и упругими. Племя шони часто кочевало с места на место, и женщинам приходилось переносить грузы наравне с мужчинами.

Наконец Шепчущий Дождь остановилась, вслушиваясь в зимнюю тишину леса и настороженно всматриваясь в пространство перед скалой. Не заметив ничего подозрительного, девушка продолжила спуск, цепляясь руками и ногами за выемки в песчаном грунте. Была уже ночь, когда она ступила на твердую землю. От страшного напряжения из раны на ноге опять пошла кровь, но Шепчущий Дождь даже не заметила этого, поглощенная созерцанием ужасного зрелища разгромленного лагеря.

От жалких остатков разрушенного временного пристанища к небу тонкими лентами еще поднимался дым. Лагерь походил на поле битвы, усеянное темными, неподвижными телами убитых. Вот сводная сестра Меласса, ее муж Скотт… Девушка с трудом подавила приступ тошноты.

Узнав тело своего отца, она начала тихо проклинать Мачмелито, духа Зла. В черной сгущающейся ночи голова Кунаху представляла собой кровавую массу: охотники сняли с него скальп, переняв этот обычай у самих индейцев.

Девушка с проклятиями склонилась над телом матери. Казалось, Эми Паркер умерла так же мирно, как и жила. Тонкая лента запекшейся крови, словно ожерелье, обнимала ее горло, руки – сложены на груди, лицо – спокойно.

Шепчущий Дождь опустила Маленького Грома на землю, недалеко от распростертых тел, рядом с остатками хижины, которые хоть немного защищали от резких порывов зимнего ветра.

Нужно было действовать быстро и решительно, не давая волю чувствам. Девушка довольно легко развела костер, нашла в тлеющей куче пепла несколько живых угольков, положила их в глиняный черепок и поставила перед убежищем, затем подожгла обрывки тряпок и сухие кусочки коры.

Укутав Маленького Грома рваным одеялом, Шепчущий Дождь приказала ему:

– Сиди здесь. Я принесу тебе что-нибудь поесть.

Когда же она вернулась с куском чудом сохранившейся вяленой оленины, то обнаружила, что мальчик уже уснул. Слезы высохли на его лице, оставив грязные следы. У девушки на миг перехватило дыхание от жалости к малышу. Без сомнения, он все понял. Правда, Маленький Гром был еще слишком мал, чтобы осознать, что происходит, но он явно знал, что все кончено, все.

Шепчущий Дождь прикоснулась к своей щеке пальцы остались сухими. За все время она не проронила ни слезинки, и даже теперь, когда можно было, не опасаясь, дать волю горю, она не могла плакать.

Годы сражений с воображаемой слабостью словно лишили ее слез.

Тяжело вздохнув, девушка вернулась в главную часть лагеря, стараясь не думать о том, что ей предстоит сделать. Иначе не удастся отрешиться от искореженных лиц, безжизненных рук, зияющих пустотой глаз… Шепчущий Дождь готовилась проводить в последний путь свою семью.

Девушка работала до изнеможения, пока не перестала чувствовать зимний холод от усталости. Она переносила тела в болотистое место, где весной земля превращается в жидкую грязь. Не имея инструментов, чтобы вырыть настоящие могилы, Шепчущий Гром решила предоставить самой земле возможность поглотить родных.

С помощью шали она старательно очистила любимые лица, которые когда-то смеялись вокруг семейного костра, расплела косы, пожалев, что под рукой нет желтой и красной краски, чтобы нарисовать на лице траурные полосы, затем накрыла тела обожженными и окровавленными кусками ткани и положила в ногах у каждого по плоскому камню. Правда, табак, которым Шепчущий Дождь посыпала погибших, не был священным, но и он мог послужить для завершения обряда.

Девушка отступила назад и при свете костра внимательно осмотрела сделанную могилу. Глубокое, молчаливое, рвущее душу горе с новой силой охватило Шепчущий Дождь. Она стояла, словно окаменев, пока ветер не высушил пот на ее лице и теле.

Наконец гортанным, срывающимся голосом девушка запела заупокойный гимн. Дрожа от волнения, ее голос поднимался к пустому небу, воплощая в себе всю нежность, все горе и отчаяние, которые овладели ею.

Закончив пение, девушка медленно вошла в реку и принялась песком тереть свое тело. Она делала это до тех пор, пока руки и ноги не начали саднить, а кожа не порозовела в свете костра. Шепчущий Дождь знала, что в оплакивании умерших не должно быть места гневу, но ничего не могла с собой поделать.

С этой минуты гнев поселился в ее сердце рядом со скорбью. К своему удивлению, она обнаружила, что отчасти гневается и на родителей. Ведь они отправились в землю белых, нарушив завет старейшин, который гласил, что путь мудрости лежит на запад, к заходу солнца. «Вы должны были подчиниться старейшинам, – безмолвно негодовала девушка. – Разве вы не догадывались, что может произойти?».

Шепчущий Дождь до боли стиснула зубы. Конечно же, они знали, что война и смерть неотступно следуют друг за другом. Священная охотничья земля, которая, по заветам предков, не могла принадлежать ни человеку, ни племени, была размерена и поделена алчными поселенцами, стремившимися стать ее полновластными хозяевами. Они называли эту землю Кентукки, а себя – американцами.

Шепчущий Дождь вернулась к убежищу, в котором оставила мальчика, и начала устраиваться на отдых. Неожиданно ей в спину уперся какой-то острый и твердый предмет. Озабоченно нахмурившись, она пошарила среди одеял и всякого хлама и обнаружила ружье. Оставалось загадкой, каким чудом оно сохранилось в этой бойне, Девушка придвинула его поближе к себе, почему-то уверенная в том, что ей понадобится «метека» – оружие белых.

Однако, лежа на спине и рассматривая холодные белые точки звезд на бледнеющем небе, Шепчущий Дождь никак не предполагала, насколько скоро она использует это оружие, чтобы отомстить одному из убийц своих близких.

Неожиданно где-то совсем рядом хрустнула ветка. Если бы не полная, неподвижная тишина рассвета, девушка, пожалуй, даже не услышала бы этого звука. Она быстро села и прислушалась: замерзшая земля тихо хрустела под чьими-то тяжелыми шагами, которые были гораздо тяжелее, чем у оленя или дикой кошки.

Шепчущий Дождь схватила ружье и, до боли прикусив губу, судорожно старалась вспомнить, как его заряжают. Когда-то давно отец, чрезвычайно гордый сообразительностью дочери, дважды показывал ей это, чего оказалось вполне достаточно.

Девушка засунула в ствол маленький клочок пакли и принялась дрожащими пальцами проталкивать его шомполом, потом насыпала немного пороха. Шаги становились все отчетливее. В это время Маленький Гром тихонько заплакал и пошевелился во сне.

– Нен-Келли, – пробормотала девушка. – Тихонько.

Подавив поднимающуюся панику, она продолжала заряжать ружье. Наконец, с помощью шомпола, который, к счастью, скользил бесшумно, завернутая в кусочек промасленной ткани пуля была загнана в ствол. Дрожа от страха, девушка добавила пороху на полку, закрыла ее и поднялась на ноги. Она не знала, выстрелит или нет ружье, правильно ли оно заряжено, да и курок мог не сработать. Однако времени на раздумье уже не оставалось.