Эксперт по уничтожению - Роман Глушков

«Вот занесло так занесло! – подумал Мефодий. – Где же это меня держали? В Грозном, Белфасте или Бейруте?.. Нет, пожалуй, для Бейрута слишком прохладно будет…»

Обойдя здание, из подвала которого выбрался, исполнитель вышел на улицу, судя по ширине проезжей части, бывшую некогда оживленным проспектом. Попавшиеся Мефодию по дороге обгоревшая «Лада» и перевернутая «Волга» сразу дали понять: нет, это и не Белфаст…

Прямо напротив, через дорогу, зияли провалы выбитых витрин большого магазина, а разбросанные вокруг рваные продуктовые упаковки указывали на то, что когда-то здесь находился довольно богатый супермаркет. Голод, острыми клыками грызущий Мефодия изнутри, заставил его направиться туда, где, вероятно, еще можно было разжиться неразграбленным провиантом, а если повезет, и одеждой.

«Высоковольтная» нервная система акселерата, на укрепление которой было потрачено столько смотрительских сил и опять же нервов, едва не перегорела, когда на нее обрушилось очередное потрясение, на сей раз в виде вывески на фронтоне бывшего супермаркета.

«СТРАНА ИЗОБИЛИЯ: все, что вам необходимо, – круглые сутки и в широком ассортименте! – гласила погасшая вывеска, а внизу имелась приписка: – Частное предприятие К. П. Ятаганова».

Так вот почему холодный ветер, дувший Мефодию в лицо, сквозь тяжелую вонь гари и разложившейся человеческой плоти нес в себе нечто такое, что исполнитель узнал сразу, но по причине нереальности происходящего счел наваждением. Запах родных мест; запах, который впитался в каждую клетку тела и, как аромат крепкого дегтя, мог быть опознан всегда. Запах именно этих улиц и этого асфальта, запах сырости захламленных подворотен и бетонной пыли… Тот самый запах, правда уже не несущий в себе выхлопные газы и ароматы дешевой парфюмерии…

Раздавленный, словно пустая яичная скорлупа, Мефодий сомнамбулой проследовал в глубь бывших владений родного брата (где, интересно, Кирилл сегодня? Может, вон там, под развалинами собственного склада?), ничего не соображая, поднял с пола банку тушенки, вскрыл ее руками и прямо пальцами стал выковыривать холодные противные куски мяса. Затем подобрал еще несколько упаковок со всякой всячиной, уселся в уцелевшее кресло кассира, разложил перед собой найденную провизию и, уже не торопясь, принялся за еду. Голод оказался сильнее всех переживаний, вместе взятых.

Если акселерат проявит нужную осторожность, он в любом случае найдет собратьев по оружию или хотя бы тех из них, кто выжил. Раз до сих пор бесхозные продукты вот так свободно валяются по улицам, с голоду он не умрет. Разживется и одеждой.

А что дальше?

Мефодий посмотрел на левое запястье, где алели выжженные Сагадеем непонятные символы. Именно непонятные: исполнителям знакомы все языки и письменности Земли, современные и давно ушедшие в историю; эти же каракули, напоминавшие арабскую вязь, но только выполненные остроугольными ломаными линиями, разобрать было невозможно. Неизвестный язык, который, по заверению Сагадея, должен быть обязательно знаком смотрителю Гавриилу.

А жив ли вообще Гавриил? Вдруг Совет смотрителей и исполнители вступили в неравную схватку с врагом при виде того хаоса, в который миротворцы обратили город? Нет, не должны бы – Гавриил не столь безрассуден, чтобы совершать самоубийство. Прежде всего он мобилизует для решающего удара все силы и выждет момент. Это в его стиле: обдуманно и хладнокровно…

Набив желудок подобно оголодавшему льву, Мефодий, как и лев, чувствовал вполне естественное желание лечь и отоспаться сутки, а то и двое. Однако не требующие отлагательств дела погнали его дальше. Выжженная на запястье надпись беспрерывно зудела, словно требовала, чтобы ее как можно скорее доставили по назначению.

– Кто стреляет? – встрепенулся полковник Мотыльков, когда услышал раздавшиеся неподалеку глухие хлопки пистолетных выстрелов.

– Точно не наши, – отозвался его заместитель подполковник Ерыгин, сидевший с командиром в одном укрытии. – Наших в той стороне быть не должно.

– Земцов! Саенко! – сказал полковник и молча указал двум бойцам в направлении, откуда доносились выстрелы. Мотыльковцы кивками подтвердили, что поняли приказ, и короткими перебежками двинулись вдоль стен домов.

Сегодня Мотыльков и его бойцы чувствовали себя на поверхности планеты не людьми, а пресмыкающимися. Враг был остер на глаз и на ухо, поэтому передвигаться в полный рост по открытым городским пространствам было равносильно самоубийству. Мало того, в небе над Староболотинском постоянно кружили миротворцы-»летуны», которые легко засекали сверху любое движение. В связи с этим рискнувшим выйти из подземелий на поверхность людям приходилось не только постоянно ползать на брюхе, но и заботиться о маскировке, прикрываясь листами жести, тряпьем или рваными картонными коробками.

Утешало лишь то, что основные вражеские силы были стянуты к староболотинским окраинам, поэтому в пределах города столкновения с юпитерианцами можно было при соблюдении осторожности избежать. Но даже заботясь о собственной маскировке, мотыльковцы частенько возвращались из рейдов не все, порой бросая убитых на поверхности и добивая тяжелораненых, лишь бы не угодить в плен и не вывести врага на общину. Особенно тяжко приходилось в первые дни блокады, когда тактика военных действий с противником такого рода только вырабатывалась. Поэтому стрельба была для мотыльковцев крайней необходимостью, поскольку на грохот выстрелов незамедлительно стягивались все юпитерианцы в округе. Вот и сейчас требовалось как можно быстрее проваливать из этого района, однако для Сергея Васильевича оставить в беде собрата-человека или хотя бы не попытаться помочь ему было недопустимо.

Пистолетные хлопки смолкли, но вместо них тут же ударило раскатистое эхо выстрела снайперской винтовки, которой был вооружен ушедший в дозор мотыльковец Саенко. Последовавший за этим короткий прерывистый свист означал, что остальным членам группы следует сниматься с позиций и подтягиваться к дозорным.

Когда Мотыльков, Ерыгин и еще трое бойцов добрались до Земцова и Саенко, тело убитого снайпером Сатира уже погасло, оставив после себя, кроме жалкой кучки пепла, лишь горелый смрад.

– Четвертый! – с гордостью сообщил Саенко, делая на прикладе штык-ножом зарубку. – Прямо в левый глаз. Четвертого и опять в левый! Однако тенденция!

Спасен мотыльковцами был лишь один – рослый мужчина средних лет, военную выправку которого не мог скрыть даже мешковатый засаленный плащ. Всего же до стычки с Сатиром их небольшой коллектив состоял из трех человек, но двоим товарищам спасенного медицинская помощь уже не требовалась: их изрубленные тела были разбросаны неподалеку. Сам спасенный сидел на земле, глядел на мотыльковцев и держал перед собой давно разряженный пистолет.

– Свои! – поспешил успокоить полковник побывавшего на пороге смерти человека. – Спрячь оружие и двигай за нами. Шевелись!

Нервы у спасенного оказались достаточно крепкие, и два раза повторять не пришлось. Поднявшись с земли, он извлек из пистолета пустую обойму, сунул ее в карман, пошарил там в поисках новой и, не обнаружив таковой, чертыхнулся, после чего вернул оружие в кобуру под плащом. Двигался он уверенно, но на всякий случай Земцов бежал рядом с ним, готовый подхватить спасенного, если тот вдруг споткнется. Саенко с трофейной небожительской саблей в руке замыкал ретирующуюся с места стычки компанию.