Лики ревности - Мари-Бернадетт Дюпюи

– Я знаю мать, она постарается вернуться домой пораньше. Тебе лучше уйти, Женевьева. Сегодня вторник… Назначай отъезд на пятницу или субботу, чтобы я мог еще немного побыть с родителями. Руку даю на отсечение, отец устроит скандал. Он так обрадовался, когда я вернулся! Думал, буду ему помогать, но мне совершенно не улыбается перспектива гнуть спину на господина графа – пахать землю, ворочать навоз. Эрнесту это было по душе, мне – нет.

– Нет, работать на земле и выращивать скотину – это не твое, Арман. Я открою бакалейный магазин или еще что-нибудь в том же роде. Мы ни в чем не будем нуждаться.

– Ну же, тебе пора убегать!

Женевьева соскочила с кровати, надела пальто и шляпку и кончиками пальцев послала возлюбленному воздушный поцелуй.

– Теперь ты можешь отдохнуть. Хотя нет, ты будешь читать мое письмо.

И она протянула ему конверт.

– Ладно! Знаешь, Женевьева, я ведь тоже написал тебе письмо. Изора ничего не передавала сегодня утром?

– Нет. Она должна была уехать семичасовым поездом, так что вряд ли успела дойди до дома Обиньяков.

– Значит, она передаст письмо сегодня вечером, когда вернется. Прошу, не читай, сожги его не открывая. Я хотел, чтобы ты возненавидела меня. В том письме – сплошная ложь и много никому не нужной злости. Услышав твой голос за дверью, я подумал, что ты прочла всю ту чушь и пришла объясниться.

– Не волнуйся, Арман, я сразу же отправлю письмо в печку. И никогда не пожалею, что осмелилась сегодня войти в твой дом. Я люблю тебя!

Она вышла и бесшумно притворила за собой дверь. Арман слушал, как она спускается по лестнице. Потом вытянулся на кровати, сам не веря в свое счастье и совершенно не беспокоясь больше о своем уродстве. Довольно было не только его тело, но и душа.

«Второй такой, как моя Женевьева, нет в целом свете!» – Он был в этом абсолютно уверен.

Сен-Жиль-сюр-Ви, санаторий «Вилла Нотр-Дам»

Изора привела Жерома прямиком на террасу. Она умирала от желания снова увидеть океан и бесконечный танец волн. Ветер понемногу слабел, и тучи ушли куда-то в сторону суши, открыв кусок голубого неба.

– Кажется, море успокаивается, – поделилась она с Жеромом. – Оно больше не рокочет, слышишь?

– Следом за приливом наступает отлив, – пояснил слепой юноша. – Океан отступает, и обнажается полоска мокрого плотного песка.

– Обнажается? Какое странное слово ты выбрал!

Девушка нервно засмеялась и, словно по старой привычке, повисла у него на руке. Эмоции захлестнули Жерома:

– Изора, ты сегодня – сама доброта! – вздохнул он.

– Это потому, что я счастлива! Ой, прости, мне не следовало так говорить. Мне очень жаль маленькую Анну, но я все равно рада, что побывала у моря. Нужно еще найти ракушку для Армана. Знаешь, а ведь он теперь меня защищает! Мой брат переменился. Лицо у него стало страшное, а сердце смягчилось. Еще немного, и я начну думать, что он меня любит – совсем немножко. Ой, я вижу тропинку между дюнами! Пойдем туда!

Жером позволил ей увлечь себя, думая о том, что они могли бы быть по-настоящему влюблены друг в друга, делить беды и радости. Но странное чувство мешало поверить, что все сбудется. «По правде говоря, я ведь совсем не знаю Изору. Она всегда мне нравилась, и я фантазировал о нас, но никогда всерьез не интересовался ее душой… Тома знает ее лучше, чем кто бы то ни было, глупо отрицать!»

Он с удивлением и благодарностью слушал, как Изора забавляется с куклой на радость его маленькой сестренке. Об этой грани ее характера он даже не подозревал. Чего еще он о ней не знает?

– Если найдешь несколько, одну подарим Анне! – предложил он.

– Конечно! Я тоже об этом подумала. Жером, я ненадолго отпущу твою руку. Постой пока здесь, на сухом песке.

Жером едва заметно улыбнулся. С тех пор, как его глаза перестали видеть, у него обострились остальные чувства, и он прекрасно ощущал, насколько плотная почва у него под ногами, хотя Изора, наверное, об этом не догадывалась. Он стоял, наслаждаясь йодистым воздухом, шумом прибоя и птичьими криками. Мысли теснились у него в голове, перескакивали от неминуемой смерти младшей сестренки к свадьбе Тома – его неотразимого старшего брата, которому он с подросткового возраста втайне завидовал. Вспомнилось время, когда он стал спускаться в шахту, гордясь тем, что приносит родителям зарплату. Потом всплыло воспоминание, похожее на удар молнии – такое же внезапное и ужасающее: снаряд разрывается совсем рядом, так близко, что может стоить жизни… или зрения. Но сейчас нужно подумать о другом.

– Изора, ты где? – позвал он.

– Уже иду! – откликнулась девушка. Она сидела на корточках в паре десятков метров от него, запустив руку в ворох водорослей. – Жером, я нашла ракушку, красивую! И еще одну, маленькую, для Армана. Она похожа на китайскую шляпку!

– Надо же, как тебе повезло! – похвалил ее Жером.

У него сжалось сердце – настолько по-детски прозвучали слова Изоры. Таким же наивным был и ее энтузиазм. Ему вдруг вспомнилось воскресенье, лет десять тому назад, когда Гюстав с Онориной решили свозить своих пятерых детей к морю. Дружное семейство сошло с поезда в Сабль-дʼОлоне – все в полотняных шапочках с козырьками, у отца в руках – тяжелая корзина с провизией для полуденного пикника. При виде огромного океана дети не могли сдержать восторга. «Зильда и Адель были тогда совсем юными девушками. Чтобы намочить ноги, им пришлось приподнять свои длинные юбки… Тома бегал по пляжу. Папа и мама смеялись. Мне было одиннадцать. И я размечтался, как буду путешествовать на корабле. Маленькая Анна барахталась в лужице возле замка из песка, построенного Зильдой. Малышка с пухлыми щечками, она тогда все больше ползала, нежели ходила…»

Он представил сестру мертвой, одетой в белое, бледной как смерть, и всхлипнул.

– Жером, ты плачешь?

Изора указательным пальцем смахнула слезу с его щеки. Ничего больше не говоря, она вложила раковины ему в ладонь.

– Ощущаешь их форму? – шепотом спросила она. – Пожалуйста, не надо плакать! Господи, как мне тебя жалко! Ты больше никогда не увидишь ни моря, ни неба! И моего бедного брата тоже жаль.

Она погладила мнимого жениха по щеке. Кожа у Жерома была нежная, черты лица – правильные. Красивый нос, изящно очерченные губы. Она сравнила его с тем, во что превратился Арман, и воспоминание о брате заставило ее содрогнуться.

– Ты прав, Жером, мне повезло. И знаешь, почему? Я – девушка, а девушек не забирают в армию. И не посылают на поле боя с оружием в руках.

– Зато они могут умереть при родах или страдать от мужских издевательств… Не беспокойся обо мне, Изора. У меня, в отличие от тебя, хорошие родители. Когда мы были маленькими, они баловали нас по мере своих возможностей. Тебе же доставались только тумаки и упреки. Мне стыдно, что я предложил тебе выйти замуж, мотивируя тем, что ты сможешь сбежать с фермы и чаще видеться с Тома. Это был своего рода шантаж, и я признаю́, что обошелся с тобой скверно. Ты не обязана становиться моей невестой. Я повел себя, как идиот. Но по-другому и быть не могло: я очень тебя люблю!