Семь мужей Эвелин Хьюго - Тейлор Дженкинс Рейд

Я постояла еще немного, ожидая продолжения, но она молчала. Ей больше нечего было сказать. И я не могла сказать ничего такого, что заставило бы ее передумать.

Поняв это, я взяла себя в руки, вытерла слезы, поцеловала ее в висок и вышла. Пряча боль, я вернулась в Нью-Йорк. И только придя домой, я отдалась горю. Я плакала так, словно она умерла. Вот такое было чувство. Вот как сильно я ее оттолкнула. И все кончилось.

46

– В самом деле? – спрашиваю я.

– Она меня вычеркнула, – говорит Эвелин.

– А что фильм?

– Ты имеешь в виду, стоил ли он того, что я потеряла?

– Ну да.

– Фильм имел огромный успех. Но такой цены он не стоил.

– Дон Адлер ведь получил за него «Оскара»?

Эвелин закатывает глаза.

– Этот подлец взял «Оскара», а меня даже не номинировали.

– Почему? Я смотрела картину. Хотя и не полностью. Вы там великолепны. Правда.

– Думаешь, я сама не знаю?

– Тогда почему вас не номинировали?

– Потому! – раздраженно бросает Эвелин. – Потому что меня не позволили хвалить. Фильму присвоили категорию «Х». Он оказался слишком скандальным, слишком откровенным. Фильм волновал, будоражил, а когда такое происходит, обязательно нужно найти виноватого. Виноватой назначили меня. А кого же еще? Режиссера-француза? Или возродившегося из пепла Дона Адлера? Нет, они обвинили секс-бомбу, которую сами же и создали и которую теперь можно было назвать шлюхой. Разумеется, за такое «Оскара» не дают. Такое смотрели в одиночку, в темном зале, а потом выходили на публику и клеймили меня.

– Но вашей карьере это не помешало. В следующем году вы снялись в двух фильмах.

– На мне зарабатывали другие. От денег ведь никто не отказывается. Они с радостью звали меня в свои картины, а потом сплетничали у меня за спиной.

– За короткий период вы сыграли несколько самых заметных ролей десятилетия.

– Да, но ничего особенного в них не было, и я не нарушила никаких правил.

– Теперь-то мы это знаем. Уже в середине 80-х и фильм, и вы сами удостоились больших похвал.

– Когда смотришь назад, все выглядит прекрасно, – говорит Эвелин. – Вот только я прожила несколько лет с алой буквой «А» на груди[28], тогда как мужчины и женщины по всей стране выворачивали друг другу мозги наизнанку, пытаясь понять, что бы этот фильм значил. Людей шокировала мысль о том, что женщина может хотеть, чтобы ее оттрахали. Я понимаю, как груб мой язык, но вообще-то иначе это и не опишешь. Патриция не хотела заниматься любовью. Она хотела, чтобы ее отымели. И мы это показали. А люди просто не желают признать, как сильно они это любят.

Она еще злится. Я вижу, как напряжены ее скулы.

– Вскоре после этого вы получили «Оскара».

– Из-за этого фильма я потеряла Селию. Из-за этого фильма моя прежняя жизнь, которая так мне нравилась, перевернулась с ног на голову. Конечно, я понимаю, что сама во всем виновата. Я снялась в откровенной сцене с бывшим мужем, не поговорив предварительно с ней. Не собираюсь никого винить за собственные ошибки в отношениях. Но все-таки… – Она ненадолго умолкает, погружаясь в воспоминания.

– Хочу попросить вас кое о чем, потому что, на мой взгляд, важно, чтобы вы высказались об этом прямо.

– О’кей.

– То, что вы бисексуалка, сказывалось на ваших отношениях? – Я хочу показать ее сексуальность во всех нюансах, во всей сложности.

– Что ты имеешь в виду? – В ее голосе слышится резкая нотка.

– Из-за ваших отношений с мужчинами вы потеряли любимую женщину. Думаю, это существенно повлияло на ваше представление о себе.

Эвелин слушает меня внимательно. Раздумывает. Потом качает головой.

– Нет. Любимую женщину я потеряла потому, что слава была мне так же дорога, как и она. С моей сексуальностью это никак не связано.

– Но вы же пользовались вашей сексуальностью, чтобы получить от мужчин то, что не могла вам дать Селия.

Эвелин выразительно качает головой.

– Секс и сексуальность – не одно и то же. Чтобы получить то, что мне нужно, я использовала секс. Сексуальность – это искреннее выражение желания и удовольствия. Это я всегда приберегала для Селии.

– Раньше мне такое в голову не приходило, – признаюсь я.

– Быть бисексуалкой не значит быть неверной. Это здесь совершенно ни при чем. И это не значит, что Селия могла удовлетворить лишь половину моих потребностей.

Я невольно прерываю ее.

– Я не…

– Знаю, ты не это хочешь сказать. Но мне нужно, чтобы ты говорила моими словами. Когда Селия сказала, что не может получить меня всю, это потому, что я была эгоистична и боялась потерять все, что имела. Не потому, что во мне две стороны, которым мало одного человека. Я разбила сердце Селии вот почему: половину времени я любила ее, а остальное время скрывала, как сильно ее люблю. Я ни разу не обманула Селию. Если измена – это желать другого человека и заниматься с ним любовью, то этого я не делала. Ни разу. Когда я была с Селией, я была с Селией. Так же, как женщина, выходя замуж, остается верна мужу. Смотрела ли я на других? Конечно. Как и все. Но я любила Селию и делила себя только с ней.

Проблема в том, что я пользовалась своим телом, чтобы получить что-то нужное. И в этом смысле я не колебалась, даже ради нее. Это моя трагедия. Я использовала свое тело, когда ничего другого не оставалось, а потом продолжала это делать даже при наличии иных вариантов. Я пользовалась им, даже зная, что причиняю боль любимой женщине. Более того, я заставляла ее становиться соучастницей. Я ставила ее в такое положение, когда ей приходилось одобрять мои решения, наступая себе на горло. Селия могла вспыхнуть и уйти, но это было тем, что китайцы называют смертью от тысячи порезов. И вот так я терзала ее день за днем. А потом удивилась, когда ее рану уже нельзя было вылечить.

Я переспала с Миком, потому что хотела защитить наши карьеры, ее и мою. И это было для меня важнее наших отношений. Я переспала с Гарри, потому что хотела ребенка и думала, что у людей возникнут подозрения, если мы его усыновим. Я боялась привлечь внимание к бесплодности нашего брака. И поэтому сделала выбор в пользу ребенка. Я отозвалась на креативную идею Жирара, когда он предложил откровенную сцену в фильме. И опять же я сделала это в ущерб нашим с Селией отношениям.

– Думаю, вы суровы к себе, – говорю я. – Селия не была совершенством. Она была жестокой.

Эвелин едва заметно пожимает плечами.

– Она всегда устраивала так, чтобы хорошее перевешивало плохое. У меня же получалось фифти-фифти. Поступать так в отношении любимого человека, давать ему ровно столько хорошего, чтобы он не уходил и терпел все плохое, бессердечно. Конечно, я понимала все это, когда она ушла. Понимала и пыталась исправить ситуацию, но было слишком поздно. Селия просто не могла больше. Я слишком долго разбиралась, что для меня важнее. Так что дело не в сексуальности. Уверена, ты все поймешь правильно.