Рыцарь справедливости - Николай Иванович Леонов

кабинете Мигачева, тот откуда-то примчался чем-то то ли разозленный, то ли раздосадованный. Достав из кармана связку ключей, он с ходу сунул нужный ключ в скважину замка сейфа и в тот же миг, вскрикнув, упал на пол. Испуганная увиденным, техническая сотрудница офиса поспешила поднять своего босса и усадить его в кресло.

В течение последующей пары секунд, пока испуганная женщина набирала номер «Скорой», Мигачев пришел в себя и, будучи личностью довольно-таки авторитарной, приказал не вызывать «Скорую». Вроде того, он жив, а потому нечего разводить панику. Впрочем, будучи человеком отзывчивым, пообещал уборщице выписать вознаграждение в размере ее зарплаты. А окончательно придя в себя, решил разобраться с тем, что же произошло. Он спросил уборщицу, протирала ли та в процессе уборки пыль с сейфа. Женщина подтвердила, что протирала. Но поскольку имеет обыкновение трудиться в защитных пластиковых перчатках, то, понятное дело, никакой ток ей был не страшен.

Вызванный в кабинет рабочий по зданию – мужчина пенсионных лет из разряда мастеров на все руки, сразу же определил, что сейф попал под напряжение в результате загадочной перестановки некоторых предметов кабинетной обстановки. Не так давно вышедшая из строя настольная лампа, которую убрали со стола в шкаф с бумагами, неким загадочным образом оказалась стоящей на сейфе. При этом ее штепсель был включен в розетку, а не менее загадочным образом протертый до металлических жил шнур касался угла сейфа.

Мигачев сразу же заподозрил, что все эти «случайности» неспроста. Но решил разобраться с происходящим самостоятельно, без полиции. А потому о случившемся приказал молчать и уборщице, и рабочему. Однако провести задуманное разбирательство ему не удалось по весьма серьезной причине: неожиданно для всех (и прежде всего для самого себя!) той же ночью он расстался с этим хоть и коварным, но таким прекрасным миром…

Гуров тут же встретился с рабочим по зданию и уточнил у того до мелочей, каким образом и кто именно мог бы переставить лампу из шкафа на сейф, кто и как мог оголить токонесущий провод и воткнуть штепсель в розетку… В условиях строжайшей секретности опера в течение дня побеседовали со всеми работниками офиса, причем с каждым отдельно от всех прочих, да еще и строго конфиденциально. И узнали много интересного! Внезапно выяснилось, что не только Мигачев, реализуя на практике свой необузданный интимный темперамент, то и дело наставлял жене рога. Увы, рога она ему наставляла тоже, и не менее активно. И не с кем-нибудь, а с его замом и по совместительству закадычным другом. При этом (о, времена, о нравы!) они оба не знали о том, что красотка-секретарша Яночка безотказно привечала их обоих. И при этом каждый из них был уверен в том, что именно он – ее единственный любовник, и именно он лишил юную очаровательницу невинности (при современном развитии интим-технологий подобный фокус доступен всякой леди, от самых юных до самых преклонных лет).

Набрав большой объем информации, опера взялись за «тихую контору» весьма плотно и жестко. Теперь оба были уверены в том, что смерть Мигачева – не просто так, а следствие хитрого заговора самых близких ему людей. Гуров нашел повод встретиться с женой зама Мигачева, а Стас встретился с «безутешной вдовой». Когда обе дамы узнали о существовании юного «яблока раздора», которому дарили благосклонность и сам босс, и его зам, их откровенности не было границ. А потому уже вечером того же дня покаянные показания давал зам Мигачева. Правда, он упирал на то, что содеянное им было пусть и очень жесткой, но тем не менее шуткой. Суд это учел, и стараниями адвокатов (да, может быть, и чего-то хрустяще-шуршащего) «шутник» отделался условным сроком.

…И вот очередная шарада с неопределенно-мутными обстоятельствами загадочной кончины известного человека. Стас, не очень-то любивший беседовать с безутешными вдовами и прочими скорбящими родственниками очередной жертвы криминала, взял на себя Лабораторию геоинформационной генетики (ЛГГ), располагавшуюся в новом семиэтажном здании футуристической архитектуры, на улице Полевой. Туда он прибыл менее чем за полчаса, прорвавшись через пару стихийных пробок. Остановившись на корпоративной стоянке, забитой новенькими весьма не бедными авто как нашего, так и не нашего производства, Крячко окинул взглядом строение ЛГГ, которое могло бы вместить в себя даже средних масштабов институт, например, некий, гипотетический ИКДЭ (институт континентальной демографической экономики).

Проходная лаборатории оказалась весьма современного формата с видеокамерами и экранами мониторов у рабочего места здешнего секьюрити. Когда Крячко шагнул в туннель коридора, ведущего в недра здания, первое, что ему бросилось в глаза, – портрет в траурной рамке представительного гражданина преклонных лет, с размещенным рядом некрологом, написанным черной тушью крупными буквами. Под портретом на тумбочке стоял большой поминальный венок, обвитый черными лентами с надписью: «Дорогому и всеми любимому Семигорову Святославу Дмитриевичу от безмерно скорбящих сотрудников ЛГГ».

Вахтер в синей униформе, с черной повязкой на рукаве, назвавшийся Виталием, узнав, кто и по какому поводу прибыл в их лабораторию, с грустными нотками в голосе уточнил, с кем именно визитер желал бы встретиться.

– Народу у нас числится изрядно – человек триста, не меньше, – пояснил он. – Хоть сегодня и траур, но все в работе. Тут у нас постоянно – кто-то куда-то уезжает, кто-то приезжает… Поэтому есть смысл заранее предупредить тех, с кем вы планируете побеседовать, чтобы они ждали вас и куда-либо не срывались.

Согласившись, что это предложение вполне толковое и дельное, Крячко уведомил собеседника, что хотел бы поговорить с представителями официального «ближнего круга» Семигорова из числа руководящего состава лаборатории, а также с теми, кто так или иначе был близок к покойному в неофициальном порядке. Немного подумав, вахтер перечислил тех, кто, по его мнению, мог бы рассказать что-то значимое о своем патроне. В первую очередь это был первый зам усопшего, замы по научной работе, финансам и хозяйственной части. Кроме того, были названы руководители всех трех основных подразделений лаборатории.

Из числа тех, с кем Семигоров был в товарищеских или дружеских отношениях, собеседник Стаса назвал старшую лаборантку отдела биохимического анализа Веронику Урядьеву. Кроме того, в это число входили СНС (старший научный сотрудник) Савелий Мокроносов, который, по общему мнению сотрудников лаборатории, являлся любимым учеником Семигорова, а также МНС Андрей Морозилин, перспективный исследователь в области цитологии и тканевых структур живых организмов.

– Кстати, вон идет Морозилин! – указав взглядом в сторону приближающегося к проходной рослого парняги в расстегнутом нараспашку белом