Сарацины. От древнейших времен до падения Багдада - Артур Джилман

Примерно в то же время Харун почувствовал ревность к своим великим советникам — Бармакидам, один из которых втайне женился на его сестре. Халиф замыслил их погибель. С обычным восточным коварством все члены семьи под разными предлогами были брошены в тюрьму или умерщвлены, все до единого. В этом случае, как впрочем, и раньше в сарацинской истории, никакие доводы благодарности за сделанное, никакие заслуги верных слуг не принимались в расчет, хотя рассказывали, что Харун проливал слезы над судьбой двоих детей своей сестры и Яхьи. Но обычно не позволял подобной сентиментальной слабости. При дворе имелись враги Бармакидов, часть которых в свое время потеряла выгодные должности, которые достались фаворитам. Они-то и постарались усилить предубежденность халифа против тех, когда они впали в немилость. Будучи персами, они, естественно, вызывали кое у кого неприязнь, и враги упрекнули их в непочтительности к халифу и чрезмерном честолюбии. Когда им показалось, что подобные обвинения малоубедительны, они, не без оснований, бросили Бармакидам страшное обвинение в неверии. Несомненно, многие их считали за нигилистов, так как они проявляли недостаточно почтения к исламу. Сам Харун был крайним приверженцем веры, со всем тщанием соблюдал те религиозные предписания, которые не решался нарушать.[95] Какое-то время он не придавал значения обвинениям, но не замедлил воспользоваться ими, когда дело дошло до устранения бывших любимцев.

Некий арабский поэт в таких стихах оплакивал падение Бармакидов.

Друзей у Бармакидов в Багдаде оказалось столько, что Харун счел для себя более удобным переменить резиденцию и в дальнейшем предпочитал безвыездно жить в Ракке, на Евфрате, где ему и раньше случалось останавливаться.

Мир с Никифором оказался непрочным, хотя только через четыре года опустошительные набеги сарацин — от берегов Вифинии до Киликии, включая Кипр, — произвели на императора нужное впечатление, и он снова заговорил о мире. Жестокий урок им был усвоен достаточно прочно, и с тех пор он выполнял все пункты соглашения (ок. 804 г.). Быть может, на этот раз Константинополь был спасен от захвата, а весь западный мир — от разорения: в Хорасане разгорелся новый мятеж, который отвлек халифа. Хорасанский мятеж быстро и почти бескровно был подавлен, халиф вернулся к текущим делам, но передышка была коротка. На следующий год (807 г.) новые беспорядки призвали Харуна в Хорасан. Оставив сына Касима в Ракке, а будущего преемника Амина — в Багдаде, он взял с собой еще одного сына, Мамуна, и поспешил в гнездо мятежа. С самого начала пути ему стало казаться, что его жизнь подходит к концу, правда, он жил еще достаточно, чтобы навести порядок в неспокойной провинции. Все это время он страдал от болезни, но еще больше — от подозрений, причем не вполне необоснованных, будто сыновья желают ему смерти и только ждут удобного случая.

Когда Харун ясно увидел, что жизнь на исходе, он взял саван, приказал вырыть могилу, затем с начала до конца посмотрел казнь одного из пленных бунтовщиков, которого у него на глазах изрезали на куски.[96] Через двое суток после этой отвратительной казни он испустил последнее дыхание в столице Хорасана (809 г.). Следуя его распоряжению, выполнить которое сыновья Амин и Мамун поклялись у стен священной Каабы во время последнего из их многочисленных паломничеств в Мекку, преемником Харуна был назван Амин.

Арабский поэт посвятил эти искренние строки Харуну в связи с одним из его странствий:

Согласно завещанию Харуна, Мамун остался править Хорасаном, но как только халифа не стало, визирь отправил большую часть войска в Багдад, поддержать Амина, хотя это открыто противоречило воле Харуна. Мамун остался почти совершенно беспомощным. Харуну была известна неприязнь его арабских подданных к персам и их влиянию, и он опасался, что после его смерти она выйдет наружу. Он знал, что высокое положение Бармакидов укрепляло персидскую партию, и допускал, что устранение этой семьи подействовало бы на арабов благоприятно — они ощутили бы свою значительность в делах страны. Соотношение же не было в их пользу, поэтому план Харуна был рассчитан на достижение стабильности власти в условиях национальной вражды. Он распорядился, чтобы двор Амина находился в Багдаде, а Мамун правил в Мерве, но, чтобы в случае смерти одного из братьев, власть была сосредоточена в руках того, кто останется править. Лучшего способа ускорить раскол, во избежание которого он был задуман, трудно себе представить. Амин, недовольный тем, что у брата были отняты войска, изменил право наследования в пользу своего сына. Он вывесил в Каабе документ, извещавший о расторжении обязательств. Во время публичной молитвы он опустил имя Мамуна, заменив его именем своего сына. И, наконец, он приказал Мамуну сдаться и отказаться от власти в подотчетных ему провинциях.

Тем временем и Мамун не сидел сложа руки: предвидя подобное развитие событий, он постарался сделать все возможное, чтобы привязать своих подданных к себе. Он отменил налоги, заключил мир с бунтовщиками из далеких провинций, которые могли ему угрожать. И он устраивал многочисленные приемы («дурбар», аудиенция), во время которых собственноручно творил суд праведный. Он помнил, насколько население этой провинции было предано Муслиму, и терпеливо ждал шагов со стороны Амина. Братья представляли, на самом деле, два различных народа, составлявших население халифата, так как Амин был сыном женщины из Аравии, а мать Мамуна была персиянка. Обоих направляли наставники, имя которых было Фадхл — один, сын Рабии, возглавлял арабскую фракцию; а другой, сын Сахла, был потомком персидских царей.

Естественно, что Мамун отказался сдать свои провинции, и началась война. Братья вывели свои армии навстречу друг друга, и первое столкновение произошло в районе города Рей, куда выступили войска Амина. Другие армии двигались к Хорасану, не достигая определенных результатов, Багдад был парализован ужасом. Куфа и Басра пришли на помощь, но их войско не было в состоянии сохранить мир. Еще одним источником надежды была Сирия, но Сирия стремилась к собственной независимости, и провозгласила самозваного халифа в Дамаске, который объявил себя правопреемником Али и Муавии. Тем временем армия из Хорасана приближалась к столице под командованием Тахира, высокородного персидского военачальника.