Квоска-хао, или Вместо тепла - Слава Волк

– А морально не устал?

– Морально я устал уже давно. Я ж среди сплошных обывателей жил.

– И не хочешь отдохнуть?

– Физически я более-менее отдыхать умею. Морально вообще не знаю как.

– Медитация?

– Как-то пытался начать.

– И что?

– Да ничто. Не могу я так. Характер у меня такой. Я даже статические упражнения не могу делать. Мне нужна динамика.

– Так книжки…

– Да есть у меня способы… Просто некогда сейчас.

– В том числе и книжки?

– И книжки, и рыбалка. Но блин… всё это одно. Видишь ли, любой способ переключиться – это зависимость. Вот как алкоголь и селфхарм: ты сделал, чтобы унять «боль», но она потом всё равно вернётся, и ты ещё, и ещё… Вот только это признают проблемами, а книги и рыбалку нет. Хотя действие такое же: пока ты читаешь, тебе хорошо, но потом опять плохо. Вот и вырабатывается зависимость. И тоже же есть вред: от книг портится зрение и осанка, а от рыбалки организм подвергается нагрузкам и другим воздействиям, даже элементарный холод. С одной стороны, закаляет, а с другой, так и заболеть можно. Но вот… книжки допустим. Пока ты читаешь, тебе хорошо – ты в другом мире. Некоторое время спустя прочтение тебе хорошо. Но потом возвращается старая грусть и новая ностальгия о том, что книга закончилась. И ты опять в печали. Потом берёшь новую книгу… Ничего не напоминает?

Егор подумал, но не дал ответа.

– Наркотики! – сам ответил Ярослав. – Ты принял, и тебе хорошо, но потом тебе опять плохо, потому что их действие прошло. Да и по факту, при наркоте ты тоже уходишь в другой мир.

– Ты принимал наркотики?

– Нет, ни в коем случае. Разве что, в медицине, может быть, типа наркоза. Но я могу судить об этом. Вот только это суждение говорит о том, что нельзя осуждать алкоголиков и т.п. Они так избавляются от стресса. Мы тоже избавляемся, но по-другому. Мы такие же наркоманы.

– Ну а у тебя был хоть какой-то опыт с чем-то таким… ненормальным, грубо говоря?

– Я тебя понял. Я не курил, не пил и, тем более, не принимал. Но… ты слышал о самоповреждениях?

– Тот самый селфхарм, который ты упоминал?

– Да, он самый. Нечто подобное я делал. Ещё в школе.

– Это делают, чтобы заглушить внутреннюю боль…

– Да, но… несмотря на то, что у меня были большие депрессивные наклонности, я делал это по другой причине. Я пытался доказать себе, что мой разум сильней всего. Почему мы не можем себя повредить? Потому что инстинкт самосохранения. Вот я и пытался при помощи разума его приглушить. Это были такие редкие неудачные попытки, при которых я просто себя немного поцарапал ножом. Это было очень редко, да хотя и началось то уже под более поздний возраст. Да, было то пару раз, наверное, за год. А потом как-то я опять твёрдо решил. Первый день несколько царапин и несколько ранок, которыми, относительно, я был доволен. Но я захотел нормальную рану, в отношении глубины. На следующий день я это сделал. Она не была длинной, хотя я хотел длинную, потому что это было очень подозрительно. Потом попробуй объяснить, что ты не мазохист, не шизик. Вот и сделал нормальную рану.

– А в чём заключался этот эксперимент?

– М-м-м… Смысл был в трезвости. Смогу ли я трезво судить. Известно множество случаев, когда люди себе сами отрезали конечности, к примеру, ради ампутации, чтобы жизнь спасти. Да и научившись вредить себе, ты трезвее сможешь вредить другим. Ты становишься более пригодным к жизни.

Обменявшись ещё несколькими фразами, они легли спать, но Олдман так и не уснул. Он лежал и смотрел на чёрное небо с белыми звёздами. Смотря на них, ты погружаешься в другое состояние, тебе одновременно и хорошо, и страшно. Ты одновременно чувствуешь давление всего этого небесного груза и упокоение. Любая хоть немного романтичная натура не уснёт под этим, разве что… только если у неё нет жизненной закалки. Каргин, к примеру, засопел почти сразу, так как его организм приспособился ко сну. А Олдман, как недавно покинувший зону комфорта, такой способности не имел. Он не столько думал, сколько размышлял, сам не понимая о чём: мысли постоянно текли, но ощущение было такое, что они отсутствовали.

Наутро, когда небо почти не отличалось от ночного и лишь где-то на горизонте проклёвывался восходный свет, Егор спросил Ярослава:

– Как ты засыпаешь?

– Что?

– Ну, ты вчера лёг и почти сразу уснул.

– А… Привычка выработалась. Я помню, у меня папа тоже, и дед, ляжет и уже храпит. Я в детстве не понимал: как? Потому что я ложился и ворочался, ворочался… долго. А потом, когда начал активно ходить на рыбалку или забивать свой день школой и тренировками, то сам понял, что это не сложно. По факту, я стал спать мало. Частично от того, что от пересыпа у меня болела голова. А пересып у меня был это часов девять. Хотя и рекомендуют спать десять часов, но мне было очень хорошо от семи, хотя я и уставал, но эта усталость была приятная, не то что головная боль. Я спал по семь часов, иногда и шесть было, и пять. Да опыт был и на четыре часа. И от такого недосыпа мне не было плохо: я прекрасно себя чувствовал, только… как стоило куда-то сесть, так сразу клевал… Такие ситуации приучили организм. Из-за того, что я сплю мало, я должен получать ото сна больше. Я стал засыпать быстрее и спать качественнее. Ведь организм не может понять, просплю ли я завтра до семи часов или поднимусь в пять. Вот он и пытается выжать больше. Но засыпать очень быстро я так и не научился. Но я делаю это быстро и с удовольствием.

– И это не сказалось на твоём здоровье?

– Эм… Ну, как видишь, у меня рост чуть больше метра семидесяти, хотя у меня отец и оба деда были выше восьмидесяти…

– А мама и бабушки?

– Они были низкие, чуть выше шестидесяти. Но смысл в том, что у меня так и шло по генам: мужской пол высокий, женский низкий, скорее всего. Мне конечно говорили, вырастешь ещё… Вот в старшей школе. Но мне нравился мой рост, и я не хотел расти. Вот почти и не рос.

– Не хотел расти… в смысле, хотел остаться ребёнком?

– Нет, ни в коем случае. Я хотел быть властелином своей судьбы. Но в плане роста, я хотел оставаться на уровне около ста