Пожиратель мух - Кирилл Алексеев

Катя на секунду замолчала, а потом неожиданно расхохоталась.

– Господи, ну конечно! Чтобы нас так запросто отпустили отсюда! Как бы не так! Какая же я дура! Поверила, что все кончилось. Господи, ну умора-Бензин пошел на растопку! Бензин на растопку!

Постепенно хохот перешел в рыдания.

Виктор толкнул дверцу машины и вышел. Нужно проверить канистру в багажнике. По дороге он заглянул под днище – так и есть, бензопровод оказался перебит, и весь бензин просто вытек на землю.

Канистры в багажнике не было. Виктор не сомневался ни секунды, что она, пустая, валяется где-нибудь в кустах, рядом с одним из пылающих домов. Он открыл Катину дверь и сказал:

– Мы никуда не едем, Катя. Пересядь пока на водительское место. Мне нужно поговорить с Серегой. Ты бутылку виски достала? Где она?

– Как это не едем?! – взвизгнул старик. – Мы не можем…

– Я вас предупредил насчет болтовни, – отрезал Виктор. – Еще одно слово, и отправитесь гулять в лес.

Старик осекся. Он с ненавистью посмотрел на Виктора, потом, видя, что это не действует, отвернулся к окну и нахохлился. Виктора это больше чем устраивало. То, что предстояло ему сейчас сделать, требовало сосредоточенности, а соответственно – тишины и относительного покоя.

Виктор сел рядом с Сергеем, осторожно положил его голову себе на колени и открыл бутылку «Джонни Уокера». Виски обжигающей струйкой пробежало по пищеводу и плюхнулось в желудок.

– Ты успокоилась, Катюша? – спросил Виктор. – Хочешь глотнуть?

– Да, хочу, – ответила девушка. – Напиться сейчас не помешает… Только вряд ли получится.

– Дай потом учителю бутылку. Слышите, Макаренко? Выпейте, станет полегче. Но сделайте одолжение, хлебайте молча.

Виктор посмотрел на Сергея. Волосы налипли на мокрый от пота лоб, полуприкрытые веки мелко подрагивали, дыхание было частым и прерывистым. Без всякого медицинского образования было ясно, что дела идут не очень хорошо. Кровь продолжала сочиться сквозь бинт. Виктор понял, что для Сергея, похоже, так все и закончится – посреди горящей деревни, на заднем сиденье старенькой «девятки». Вовсе не тот конец, которого можно желать.

Но острая жалость, которую он почувствовал в этот момент к другу, не должна была помешать ему сделать то, что нужно.

– Сергей, – тихо позвал он. – Сережа… Ты слышишь меня?

Сергей слабо пошевелился и открыл помутневшие от боли и действия таблеток глаза.

– Сережа, это ты поджег деревню?

– Не… знаю… Не помню… – прошелестел Сергей. – Ни… Ничего не помню… Больно.

– Дайте сюда виски, – Виктор протянул руку к учителю.

Тот безропотно отдал бутылку и снова уставился в окно.

Виктор поднес горлышко к губам Сергея.

– Выпей, Серега. Сделай глоточек…

– А ему не вредно? – обернулась Катя.

– Уже нет.

Она все поняла. Отвернулась, не проронив ни слова, только чуть дрогнули губы.

Спиртное сотворило маленькое чудо. Взгляд у Сергея стал более осмысленным, дыхание выровнялось, даже смертельная бледность, покрывавшая лицо, сдала ненадолго позиции, уступив место робкому румянцу.

– Ну, полегче? – Виктор вытер ладонью мокрый лоб друга.

– Да… Немного. Спасибо. Что со мной? Я умираю? Рана серьезная?

– Все с тобой будет в порядке. Рана пустячная, просто болезненная… Сереж, деревню ты поджег?

– Я не знаю, честно… Ничего не помню, Витек… Я ждал вас дома. Мы поссорились с Викой. Я уехал… Вы опаздывали, и я волновался… Поехал посмотреть, не случилось ли чего. По дороге выпил. Все, больше ничего не помню. Правда. Темнота.

Было видно, что каждое слово дается ему с трудом, и Виктор почувствовал себя палачом. Но тот парень, который недавно проснулся в нем, отлично знал, что сентиментальность – верный путь в могилу.

– Постарайся вспомнить, Сережа. Это очень важно, понимаешь. Откуда ты знал, что в машине нет бензина? Бензопровод… Это ты? Ну, напрягись, прошу тебя.

– Витя, мне больно! Я ничего не помню, как ты не понимаешь? Я сначала тебя не мог узнать… Не знаю, что со мной.

– Ты никого не встречал по дороге? Ты ведь проезжал мимо поворота на базу, так?

Сергей утвердительно прикрыл глаза.

– Ты никого там не видел? Высокого тощего мужика в длинном плаще? Светло-серый такой плащ, с капюшоном…

– Капюшон… нет, не помню… Ничего не помню… – прохныкал Сергей.

Но Виктору показалось, что на миг в глазах друга мелькнуло что-то похожее на узнавание.

– С какого момента ты ничего не помнишь?

– Я выпил, когда доехал до шоссе… Кажется, мне стало плохо. Дотянул до поворота на базу… Вроде бы. Потом все, как отрезало… Вить, у тебя больше нет таблеток? Рука горит… Меня в руку ранили, да?

– В плечо, Сережа, в плечо… Таблетки кончились. Но есть еще виски. Глотнешь?

Сергей кивнул.

– Господи, как же больно, – оторвавшись от бутылки, простонал он. – Почему мы не едем в больницу? Надо же перевязать рану…

– Я уже перевязал. И наложил жгут. Не думай об этом, все будет хорошо… Постарайся все-таки вспомнить, что с тобой произошло. Это очень важно, Сережа.

Сергей наморщил лоб, но Виктор понимал, что это бесполезно. В таком состоянии человек не может думать ни о чем, кроме боли и возможной смерти. Оставалось последнее средство. Не самое гуманное в данном случае. Он отдал бы все на свете, чтобы не прибегать к нему, но других вариантов не оставалось. Сергей уже одной ногой в могиле. Помочь ему ничем нельзя. Будь хоть один шанс из тысячи, что он выкарабкается, Виктор скорее отгрыз бы себе руку, чем прибегнул к этому способу пробуждения памяти. Но шансов нет. Зато есть Катя, о которой он обещал заботиться. На одной чаше весов умирающий друг, на другой – девушка, которой при удачном раскладе светит еще лет шестьдесят счастливой жизни. Кошмарный выбор, но очевидный. В конце концов, это привилегия мужчин – умирать молодыми.

Виктор положил ладони на виски Сергея и произнес ровным спокойным тоном:

– Сережа, слушай мой голос, слушай только мой голос. Сейчас я начну считать до десяти. При слове «десять» ты уснешь. Уснешь глубоко…

Виктор продолжал говорить. Монотонно, размеренно, бесцветным, лишенным интонаций тоном. Говорил, отгоняя назойливо вертящуюся в голове мысль, что сейчас он погружает в глубокий гипнотический сон друга, которому и так очень скоро предстоит заснуть навеки. Что он самым чудовищным образом отнимает у того последние минуты сознательной жизни, лишая возможности проститься с этим миром, как положено. Но… пусть мертвые хоронят своих мертвецов. Разве не так? Да, конечно…