Запретная королева - Анна О'Брайен

обвили меня, словно защищая от недружелюбного мира, я прильнула к нему.

– Ни о чем не думайте, – не раз говорил мне Эдмунд. – И не бойтесь, что вас осудят. Просто танцуйте со мной, королева Кэт. Смейтесь и радуйтесь тому, что предлагает нам жизнь.

Но на публике он никогда не нарушал приличий. И точно так же танцевал с моими придворными дамами. Эдмунд ни разу не попытался подтолкнуть меня за рамки моих собственных желаний. По крайней мере пока.

Иногда, лежа по ночам в постели, я думала о счастье, посетившем меня. Заслуживаю ли я его? Возможно, мне следовало бы действовать не столь стремительно, возможно, с моей стороны было неразумно позволять Эдмунду диктовать условия и распоряжаться моим временем. Возможно, я должна была бы беспокоиться о том, что подумают окружающие. В моей памяти еще хранились последствия жестоких сплетен об образе жизни моей матери. Мне нужно было призвать на помощь рассудительность и осмотрительность, прежде чем ступить на этот опасный путь и пойти по ее стопам.

Однако когда я слышала голос Эдмунда, его смех или находчивый, остроумный ответ, вся моя решимость быть рассудительной и скромной тут же рушилась.

Порой я очень сожалела, что рядом со мной нет Якова – с ним единственным я могла бы поделиться тревожными мыслями; но он наконец-то получил то, к чему так рвалось его сердце. Они с Джоан, ставшей его законной женой, укрылись в Шотландии и вовсю наслаждались прелестями супружеской жизни. Я радовалась за Якова, и на самом деле сейчас он был мне не нужен. Мое сознание не тяготилось беспокойством: я порхала от переполнявшей меня радости.

Сколько укромных местечек во дворце могут отыскать влюбленные, стремящиеся уединиться в те короткие мгновения, которые им удается улучить? В Виндзоре я знала их все наперечет. Я могла бы легко пройти по нашим следам и указать на каждое благословенное место, где за последний год разгоралась и крепла наша любовь. Под каждой аркой на этом пути, под каждым сводом с резными стропилами у меня всякий раз перехватывало дыхание при воспоминании о том, что я испытала здесь с Эдмундом. И о том, как мудро были выбраны места наших любовных свиданий.

Моя вина – если это можно назвать виной – была не меньше, чем его, ведь я стала добровольной сообщницей Эдмунда, завороженной поэтическими строками, слетавшими с его губ. Симфония красок его стихов заставляла мою бледную душу трепетать и светиться от счастья.

В твоих объятьях

Я забываю о долге и преданности.

Ты одна способна утолить печаль моего сердца…

Это было здесь – да-да, именно здесь, на повороте лестницы, ведущей в Круглую башню, когда мы поднимались со второго этажа на третий. Свет из узкого окна не падал на наши силуэты, и нас трудно было бы разглядеть, а эхо шагов по каменным ступеням заранее предупредило бы меня и Эдмунда о приближении постороннего.

Твоя любовь, моя любовь —

Они тянутся друг к другу,

И лучшей компании им не найти…

За резной ширмой в часовне Святого Георгия – какое замечательное место, чтобы закрепить неправедную любовь горячими поцелуями! Я стояла здесь, трепеща в объятиях Эдмунда, скрытая узором из цветов и листьев, созданных искусным мастером, который понятия не имел, что его произведение однажды станет завесой для разрумянившихся от страсти щек королевы Англии и ее возлюбленного.

Твоя любовь ко мне верна и неизменна…

Это великая, ни с чем не сравнимая утеха для моей души…

Впрочем, не всегда наши свидания проходили в уединении. За стенами Королевского монастыря, дышавшими торжественным покоем, мы гуляли рука об руку среди каноников и монахов; каждый спешил по своим делам, и у них не было времени прохлаждаться и глазеть по сторонам. Я забыла, о чем мы говорили, – помню только прикосновение Эдмунда, наши сплетенные пальцы, жесткие мозоли от рукояти меча и поводьев на его ладони. Не в силах насытиться друг другом, мы прошли в Малый монастырь; в это время шумных хористов там не было; загадочная полифония их далеких голосов звучала заунывным аккомпанементом нашему дыханию.

Адам лежит связанный,

Связанный тяжкими оковами.

Четыре тысячи зим

Не посчитал он слишком долгим сроком[34].

Прямой намек с горько-сладким привкусом. Я тоже была связана оковами, из которых сама не хотела высвобождаться. Эти слова, сопровождаемые грустной мелодичной гармонией, казались мне невыносимо прекрасными.

И все из-за яблока,

Яблока, которое он сорвал,

Как выяснили клирики

Из написанного в их книге[35].

Но Эдмунд как истинный мастер одним ловким движением руки утихомирил разыгравшееся во мне желание, как только мы с ним чересчур распалились и начали дышать прерывисто и напряженно. Как будто предвидев все заранее – а может быть, так оно и было, ведь мне уже казалось, что для него нет ничего невозможного, – он вдруг, точно фокусник, извлек из рукава яблоко с красным бочком и подарил его мне, как драгоценный алмаз, после чего разрезал плод своим ножом и мы по кусочку съели вместе сладкий плод. В довершение Эдмунд слизал сок с моих пальцев; желание забурлило во мне с новой силой, и я уже не знала, как мне жить без него.

Когда мы снова оказывались в укрытии дворцовых стен, свое огромное пространство часто предоставлял нам Старый зал, много лет назад переоборудованный под комнату для личных нужд короля, а теперь пустующий, пока не подрастет Юный Генрих, чтобы его занять. Здесь нас могли увидеть, и потому мы вели себя с находчивой осмотрительностью, ограничиваясь лишь легким прикосновением кончиков пальцев. Казалось, через эти двадцать окон мир вовсю разглядывал нас своими жадными, любопытными глазами, и дарить друг другу поцелуи тут было нельзя.

А вот уютная уединенность Розовой палаты была совершенно иной. Наши яркие наряды сливались с радугой синих, зеленых, кроваво-красных и золотых красок на стенах и маскировали нас, будто пестрых бабочек на распустившемся цветке, так что здесь наши тела могли свободно встретиться и прильнуть другу к другу, сливаясь, по аналогии с той же бабочкой, в одну куколку.

Наша с тобой любовь

Будет нерушима навеки.

Она не угаснет никогда…

Наверное, по прошествии нескольких месяцев таких встреч мы чересчур осмелели. В покоях королевы Филиппы все четыре стены были увешаны зеркалами. Здесь мы испытывали судьбу, сливаясь в страстном поцелуе, и руки Эдмунда, скользя по складкам дамаска, овладевали моей талией. Со всех сторон на нас смотрело многократно повторенное зеркалами отражение моей чувственно вздымающейся груди и колышащихся бедер.

Было множество других моментов, запах Эдмунда, его сладкий вкус