Смерть по заказу - Леонид Кудрявцев

– И когда это произойдет? – спросил Андрей.

– Кто его знает. Скорее всего, во второй половине дня.

– Может быть, тогда пока поедим?

– Если честно, – несколько смущенно признался Виктор, – то, когда ты утопал на вокзал, я слегка перекусил. Что не помешает мне поесть сейчас еще раз.

– Ну, ты и поросенок, – усмехнулся Андрей. – Отослал друга по делу, а сам тут обжирался, как самая настоящая дикая свинья. Лопал, скотина?

– Лопал, – честно признался Дегин.

– И еще хочешь?

– Хочу.

– Ладно уж, лопай, нагуливай бока.

Андрей сходил на кухню и принес еще одну палку колбасы. А также хлеб.

– И правильно поступил, – прожевав первый кусок, проговорил Виктор. – После того как я выстрелю, думаю, некоторое время нам будет вовсе не до еды. Мы будем делать ноги. Очень, очень быстро, так, насколько это возможно. Поэтому мой тебе совет – наедайся впрок.

– Может быть и другой вариант, – перебил его Андрей. – Нас повяжут бравые товарищи милиционеры.

– Тем более. Попадешь на нары, и это колбаса покажется тебе просто райским угощением. Но лучше бы этого не было. Сидеть, как говорил один литературный герой, довольно пошлое занятие.

– А народ на этот счет имеет свое мнение. Он говорит: от сумы да от тюрьмы…

– Пошел он, этот народ, знаешь куда? – разозлился Дегин.

– Знаю.

– Вот то-то.

Они шустро покончили с колбасой и хлебом. Виктор, отдуваясь, похлопал себя по животу.

– Нет, если так лопать, то можно и потолстеть.

– Что ты, голливудская красотка, что ли? – хмыкнул Андрей.

– Женщины любят стройных, – наставительным тоном проговорил Виктор, – и красивых. Таких, как я.

– И не любят таких, как я, – весело сказал Андрей.

– Знаем, знаем, – погрозил ему пальцем Виктор. – Все мы про тебя знаем. Особенно про ночные отлучки некоторых товарищей, которые нам совсем не товарищи, поскольку ходят в них одни, совсем забыв об остальном коллективе.

– Тьфу на тебя, – сказал Андрей. – И пусть бросит в меня камень тот…

– Кто пытается помешать этому разнузданному разврату.

Андрей осуждающе покачал головой и, усевшись на кровати по-турецки, блаженно закурил. Он посмотрел в окно и подумал, что на улице, наверное, чертовски жарко.

Полдень, жара. Какой дурак попрется из дома в такое время? И все же… Андрею хотелось верить, что Виктор окажется прав и Хлынов в самом деле что-то предпримет, чтобы выманить Дипломата из дома. Хотя бы потому, что тогда их ожидание кончится.

Ждать очень тяжело. Особенно когда ты ждешь возможности выстрелить.

Он посмотрел на Виктора. Тот казался почти спокойным, только время от времени косился на стоявшую у него под рукой винтовку. Похоже, его это ожидание тоже окончательно достало.

Если бы еще у них было время!

Андрей усмехнулся. Тем, кто идет по пути смерти, времени всегда не хватает. Постоянно оказывается, что его гораздо меньше, чем они предполагали.

Подавшись вперед, Андрей тоже заглянул в окно. Возле подъезда Дипломата было пусто. Словно бы в нем жил только он, и больше никто. Может, так и было. Хотя нет, он припомнил, что несколько раз видел, как из него выходили какие-то люди, но, поскольку они не принадлежали к окружению того, за кем они охотились, Андрей их не заметил, не обратил на них внимания.

Может быть, и зря.

Он попытался представить, что эти люди чувствуют, зная, что в их подъезде живет уголовный авторитет. С одной стороны, куница никогда не охотится возле своей норы, но с другой… Да, он вдруг понял, что они должны испытывать страх. Именно страх. Причем не явный, а тот страх, который живет где-то на дне сознания, почти неощутимый и от этого вдвойне противный.

Страх.

Или он ошибается? Наверняка кто-то из этих жильцов даже гордится своим соседом, считает его сильным, мечтает о том, чтобы стать таким же. Чтобы боялись и уважали, и заискивали… Другие, кому не хватило ума и безжалостности, чтобы стать такими.

Еще он подумал, что Виктора давно надо было бы сменить. Только этого делать нельзя, поскольку стрелять будет именно он. Он и должен все время находиться возле окна, быть начеку, чтобы не упустить момент, в который можно сделать удачный выстрел.

Как правило, такой момент возникает неожиданно и длиться очень недолго. В обязанности стрелка входит не только спустить курок и послать пулю точно в цель. Нет, он еще должен безошибочно угадать этот момент и успеть его использовать.

Андрей ничуть не сомневался, что Виктор не оплошает. У него для этого было то, что называется талантом. Поэтому сейчас должен был стрелять именно он.

А ему стоило слегка отдохнуть. Будет выстрел или нет, но ночь им предстояла бурная. Он в этом ничуть не сомневался.

Андрей прислонился к стене и закрыл глаза. Его сейчас же потянуло в сон. Веки стали неизмеримо тяжелыми. Они поневоле закрывались. Он все же сделал усилие и открыл их.

Виктор по-прежнему сидел на стуле, правая рука его, словно лаская, гладила ствол винтовки. Ничего нарочитого в этом жесте не было. Просто человек задумался и машинально гладил оружие.

Наумов закрыл глаза и отдался плавному течению мыслей, которые вдруг закрутились, словно огромная воронка, и низвергли его в бездны сна…

Он снова бежал по песку, и на него, как взбесившийся буйвол, безжалостно и неумолимо надвигался плоский холм, на вершине которого, откуда-то он знал это совершенно точно, было три квадратные отметины, ямки от вкопанных совсем недавно крестов.

В руках у него было копье, с кончика которого медленными, густыми каплями стекала кровь. И сердце его сжималось от странного обреченного ощущения, что он сделал что-то непоправимое, что-то страшное и плохое. Такое, что останется в памяти на века, что увековечит его имя, так же как и имя безумного Герострата… такое…

Он бежал в тщетной надежде, что еще не все потеряно, что еще можно что-то исправить, как-то изменить свою, ставшую теперь неотвратимой судьбу, но уже знал, что это бесполезно. Потому что того, кто на этом холме должен висеть, уже не было. Остались только ямки от крестов, которые бесполезно о чем-то просить, которые неумолимы и являются лишь свидетельством.

И тогда, окончательно осознав всю неизбежность случившегося, он завыл, словно дикий зверь, вознося к небесам свою мольбу, тоску и жажду прощения.

Но небо молчало, свинцовое, неумолимое, безжалостное. А холм надвигался, и встречи с ним нельзя было уже избежать. До нее остались считанные минуты, по истечении которых он окажется там, на вершине. Один на один с доказательством своего преступления. И это будет концом, потому что тогда, откуда-то он знал это совершенно точно, его сердце разорвется, а душа воспарит вверх, чтобы потом низринуться вниз и подвергнуться вечному наказанию.