Золотая струна для улитки - Лариса Райт

– Тогда я не понимаю. Этот Григорий был наркоман. Значит, он сам виноват в своей смерти. Что тут несправедливого?

– Правильно. Он виноват сам. Только винить себя в этой смерти будет и другой человек.

– Тот, что пострадал?

– Да.

– Потому что во всем происходящем нужно винить себя?

– Да.

– А в чем ты винила себя, когда погиб твой муж?

– В нашем последнем разговоре.

– Ты уже едешь?

– Еду.

– Да, я слышу, как колеса стучат.

– Ты меня встретишь?

– Конечно.

– Хорошо. Ну, пока.

– Пока.

– В том, что не сказала, как сильно его люблю.

– А потом ты всем говорила?

– Нет.

– Почему? Тебе нравится чувствовать себя виноватой?

– Я виновата перед вами. Простите, что позволила Наталке обманывать.

– Разве я могу сердиться? С тех пор, как умерла моя дочь, я еще никогда не видела внучку такой счастливой. Спасибо. Спасибо вам!

Победительница спрыгивает со сцены и несется к ним, размахивая дипломом и большой плюшевой игрушкой.

– Бабушка, тебе понравилась Андреа?

– Очень.

– А тебе понравилась моя бабушка?

– Спрашиваешь!

– Подожди, ты еще моего папу не видела…

– И думаю, еще не скоро увидите, – вздыхает Роза. – Мы вот его уже полгода не видели.

– Работа?

– Разъезды, гастроли. Он музыкант. А я не могу быть и мамой, и папой, и бабушкой в одном лице. Вы ведь будете продолжать общаться с Наталкой?

– Я только об этом и мечтаю.

– Придете к нам в гости?

– С удовольствием.

– Послезавтра? Это ведь двадцать пятое, католическое Рождество. Так что даже праздничный повод будет.

– Договорились.

– Ой, я не подумала. Может, у вас семья, дети? Приходите все вместе.

– Нет-нет, я одна.

– Ты одна?

– А с кем я должна быть? – не понимает Андреа.

– Бабушка ушла с собакой гулять. Странно, что вы не встретились.

– А ты почему с собакой не гуляешь?

– Она большая очень. Дернет – я упаду. Проходи скорее. Сейчас я тебе все покажу.

Андреа обозревает тетради с пятерками, дневник, коллекцию открыток, рисунки, песенник и другие девчачьи ценности.

– Смотри, здесь в конце анкета. Ты заполнишь? Держи ручку. Только честно отвечай.

– Ладно. В дверь звонят.

– Это, наверное, бабушка.

Наталка выскакивает в коридор – и через секунду раздается изумленный счастливый крик:

– Папа!

– Солнышко мое!

Что это? Ей показалось?

– Папочка, какой ты молодец, что приехал!

– Хороший новогодний подарок?

Этот голос… Ей чудится?

– Замечательный! Ты так вовремя. Просто ужасно вовремя! Ты приехал, а она здесь.

– Кто? Куда ты меня тянешь? Кто здесь?

Ответ вырывается из комнаты нежным, звенящим колоратурным сопрано:

– Андреа.

– Андреа…

Марат уже в пятнадцатый раз повторяет имя спящей рядом женщины, лаская каждую букву. Все случилось именно так, как он и представлял. Она была зажатая, скованная и напоминала испуганного воробышка. А он ужасно торопился и боялся сломать какую-нибудь из дрожащих под его прикосновениями косточек, с трудом останавливал желание нестись напролом и заставлял себя сворачивать, продвигаться короткими перебежками по тайным, узким тропкам через многолетние заросли одиночества, отчаяния и смущения. Он пытался отвлечься, отстраниться, включить убегающий мозг – и происходящее тут же начинало казаться ему похожим на надругательство. Он чувствовал себя карателем, глумящимся над робостью, мучителем, низвергающим сопротивление. И именно в ту секунду, когда Марат уже готов был остановиться, опустить руки и прекратить бессмысленную борьбу, неожиданно почувствовал первые робкие отклики: изучающие подушечки тонких пальчиков на своей спине; маленькие пятки, скользящие по его икрам; свистящее, прерывистое дыхание, потрескавшиеся губы, тянущиеся к его губам… И Марат перестал думать. Он побежал, полетел, поскакал, помчался за каким-то только ему известным кладом. А когда до его помутневшего сознания добрались короткие тихие стоны, Марат рассыпался в безудержном ликовании обнаружившего добычу золотоискателя.

– Извини, – только и смог прохрипеть он, зарывшись пьяной улыбкой в рассыпанные по подушке кудри.

– Ничего. Я дам тебе шанс реабилитироваться.

Она говорит голосом роковой соблазнительницы. Приподнимается на локте, раскрывается, демонстрирует всю себя, не стесняясь, не отводя взгляда. Это так неожиданно – такую Андреа Марат еще не знает. Он еще много чего не знает. Тем интереснее будет продолжать знакомство. От мыслей об удовольствиях, которые его ожидают, он довольно урчит, пытается изобразить из себя неуемного мачо:

– Дай мне пятнадцать минут.

– И ни секундой больше.

Но через пятнадцать минут Андреа уже безмятежно спит, свернувшись аккуратным клубочком у него под мышкой. Острые коленки больно упираются в его бедро, ровное дыхание прижимает к ребрам небольшую девичью грудь, дрожащие ресницы щекочут кожу, но Марат лишь крепче обнимает свою спящую красавицу. Накручивает на пальцы жесткие рыжие спиральки, распускает, снова закручивает и ощупывает, пробует на вкус странное, непривычное и такое родное имя.

– Андреа…

– У-у…

– Ты не спишь?!

– Уже нет. Рассказывай.

– Что рассказывать?

– Ты же зовешь меня. Значит, что-то хотел рассказать.

– Нет, я просто так зову.

– Все равно рассказывай.

– Хорошо. Ты храпишь.

– Неправда.

– Ладно. Тогда лягаешься.

– Снова ложь.

– Что же тебе рассказывать?

– Правду.

– Какую правду ты хочешь узнать?

– Всю. Про Наталкину маму.

– Ее звали Марийка. Она была балериной.

– Я знаю.

– И еще она была помешана на всяких дурацких условностях, жертвой которых в конце концов и стала.