Ленин в поезде - Кэтрин Мерридейл

Волкогонов был уверен, что нашел неоспоримые доказательства. Однако если бы он умел читать по-английски, то, вероятно, столкнулся бы с более сложными вопросами. Джордж Кеннан, проводивший свое исследование за сорок лет до Волкогонова, работал чрезвычайно тщательно. Он изучил почерк, которым были написаны “документы Сиссона”, идентифицировал пишущие машинки, по водяным знакам на бумаге и оттискам печатей определил почтовые отделения, через которые были отправлены те или иные документы, – и пришел к выводу, что автором наиболее взрывоопасных подделок был русско-польский журналист по имени Фердинанд (Антон) Оссендовский. Он был резко настроен против Германии и имел отношение к следственной комиссии Временного правительства. В его действиях усматривались различные мотивы, главным из них, вероятно, была нужда в деньгах.

На самую тяжелую улику – приходный ордер, о котором писал Волкогонов, – Кеннан смотрел взглядом опытного дипломата:

Крайне редко государственные власти без особой надобности сохраняют письменные документы, которые могут быть использованы против них. Если советские руководители в самом деле стремились скрыть свидетельства такого рода, то последнее, что бы они сделали, – это упомянули о них в другом официальном документе26.

Главные действующие лица всей этой истории были и в самом деле крайне осторожны. Даже ответственные чиновники с немецкой стороны не всегда точно знали, кто и кому помогает. В марте 1918 года, когда его подчиненные были готовы подписать долгожданный мир с Советской Россией в Брест-Литовске, министр иностранных дел Германии Пауль фон Хинце размышлял:

В чем состоит наша цель на востоке? Парализовать военную мощь России. Большевики обеспечат это лучше, чем любая другая русская партия, и нам не придется поплатиться при этом ни одним солдатом, ни одним пфеннигом. Мы не можем требовать, чтобы они нас любили за то, что мы доим их страну . Мы не сотрудничаем с ними, мы ими пользуемся. Это и есть политика27.

Тем не менее перехваченные телеграммы с датами с апреля по июнь 1917 года были подлинными. Никитин внедрил своего агента в Таврический дворец сразу, как только узнал, что некий большевистский деятель в Петросовете использует один из телеграфных аппаратов дворца для передачи сообщений в интересах Ленина и его группы28. Полковник Никитин прочел все перехваты и сделал тот единственный вывод, который позволяло его воображение. Французы также участвовали в этом деле, как и британская военная разведка, агенты которой в течение августа 1917 года изучали отчет о документах,

которые ясно доказывают, что Ленин был замешан в немецкий заговор, имевший целью подорвать престиж русского правительства. Деньги переправлялись из Берлина в Россию мадам Суменсон через некого Сведсона, который был связан с германским посольством в Стокгольме, а затем переправлялись Козловскому, который и выдавал деньги Ленину и другим агитаторам на службе у немцев29.

Все нити вели в Стокгольм, а это значило, что в деле неизбежно участвует Фюрстенберг. Элегантный мошенник по-прежнему был директором “Конторы экспорта и торговли”, оставаясь при этом теснейшим помощником Ленина и, несомненно, самым активным большевиком на территории Швеции. Подозрительным выглядело и то, что настоящими владельцами и руководителями экспортно-импортной конторы, в которой он работал, являлись Парвус и Скларц – про обоих было заведомо известно, что они немецкие агенты. Проблема в том, что содержание телеграмм как таковое было скучным и обыденным. “Мадам Суменсон” (Евгения Суменсон, кузина Фюрстенберга) была петроградским представителем некоей польской экспортной фирмы, управлявшей частью бизнеса Фюрстенберга на северо-западе России. Кроме того, как следовало из телеграмм Суменсон, она занималась импортом продуктов питания в качестве представителя швейцарской фирмы “Нестле”. Близкий к Ленину адвокат Козловский был генеральным представителем конторы Парвуса в России; его телеграммы по большей части также содержали исключительно коммерческие сведения.

Полностью этот набор из 66 телеграмм не был опубликован следственной группой Керенского, а после ленинского путча в октябре 1917 года советское государство спрятало эти бумаги очень надежно. Лишь в 1991 году соответствующая архивная папка стала доступна для исследователей. Когда читаешь эти документы сегодня, они кажутся однообразными, малоинформативными и абсолютно лишенными какого-либо тайного смысла: Суменсон запрашивает новую партию товара, Козловский перечисляет детали платежей и сроки поставки…

Пролистав эти телеграммы и не обнаружив в них ничего подозрительного, агенты Керенского решили: дело в том, что определенные слова тут наверняка зашифрованы. Одна из телеграмм из Москвы в этом смысле казалась особенно подозрительной: “Продано двести пятьдесят карандашей, тридцать семь коробок”30. В старые добрые времена русского подполья шифры использовались по любому поводу, так почему бы не воспользоваться ими и теперь, когда от слов так много зависит? Троцкий возмущался:

Следствие вели испытанные судебные деятели царского режима. Они не привыкли церемониться ни с фактами, ни с доводами 31.

В августе 1917 года генерал-прокурор и министр юстиции России заявил, что удовлетворен материалами следствия, и агентство Reuters обнародовало их. Руководители большевиков, начиная с Ленина и Зиновьева (заочно), все без исключения были признаны виновными. Английские газеты сообщали:

Генеральный прокурор добавил, что следствие установило факт существования обширной германской шпионской организации, действующей по всей России. Определенные факты, без всяких сомнений, доказывают, что г-н Ленин является немецким агентом, имевшим задание вернуться в Россию и действовать там в германских интересах.

Согласно бюллетеню Reuters, локальная сеть Ленина включала также Парвуса, Козловского, Суменсон и Фюрстенберга. Появилось и новое имя – некий Паскаль (Paschal).

Проблема заключалась в том, что окончательных доказательств по-прежнему не было. Никто не смог отследить путь конкретных германских денег на конкретные счета большевиков. Никто не мог даже указать прямую связь между Лениным и Парвусом (который со всей очевидностью купался в немецких деньгах). Фюрстенберг протестовал, что его работа в конторе Парвуса имеет чисто коммерческий характер, а какая-либо прогерманская политика его нисколько не интересует. Радек (который по-прежнему жил на красивой вилле Фюрстенберга) не покладая рук строчил статьи для левосоциалистических (и антимилитаристских) газет Германии.

Что же до таинственного Паскаля, то в одной служебной записке довольно сомнительного происхождения, адресованной непосредственно премьер-министру Ллойд Джорджу, говорилось, что на самом деле этого человека зовут Фрэнк Пасуэлл. Он бывший рекламный агент производителей американского мыла в Петрограде, “энергичный, удачливый, надежный партнер по переговорам”. Пасуэлл получал на свой счет германские деньги за то, чтобы размещать в русской прессе статьи подрывного содержания 32.

Вместо прямых улик, таким образом, налицо опять были только вероятности и подложные документы. Разумеется, большевики много чего должны были бы объяснить. Их скромные отчеты за 1917 год показывали, что доходы партии, которые частично формировались за счет членских взносов, неуклонно растут, однако между заявленной суммой партийных фондов и стоимостью акций, которые финансировались из этих фондов, все же наблюдался большой разрыв.