Чёрная жемчужина Аира - Ляна Зелинская

— Кто тут пьянчуга, а? Кто, пьянчуга, сучёныш? Да я могу аллигатору пасть разорвать голыми руками! Я — Шарль Дюран — ломал таким, как ты, хребет двумя пальцами! Пьянчуга! А! Получи, сучёныш! Получи!

Удары посыпались градом. Пальцы Филлипа разжались, он, наконец, выпустил запястье Летиции, и она, подхватив юбку, отскочила от разгневанных мужчин.

Лицо Филиппа залила кровь, и это только разъярило его ещё больше. Ответ не заставил себя ждать. Он ударил в живот Жильбера Фрессона, а затем уже бросился на Шарля. Эдгар пытался растащить дядю и кузена, но безуспешно. Марсель и Грегуар примчались на подмогу, но вместо того, чтобы остановить драку, принялись избивать Филиппа, а мсье Жильбера просто подмяли под себя, навалившись на него сверху.

А дальше всё было как в кошмарном сне.

Вряд ли Альбервилль забудет это закрытие сезона. Хотя, может, и забудет… лет через сто!

Драка завязалась так стремительно и яростно, что ещё несколько мгновений толпа вокруг смотрела на это в немом изумлении и встрепенулась лишь тогда, когда мадам Фрессон, отбросив все приличия, закричала:

— Да сделайте же что-нибудь, они же его убьют!

На этот крик со всех сторон в гущу событий бросились друзья Филиппа и мсье Жильбера, и даже Аллен и Готье Бернары, на ходу стягивая сюртуки, присоединились к драке, пытаясь вытащить оттуда Филиппа.

Креолы — народ горячий. А будучи в изрядном подпитии — горячий вдвойне. И уж раз дело приняло такой оборот, никто больше не сдерживал себя.

Слышался треск рвущейся ткани и грязные ругательства, удары, хлюпанье и женский визг. Кого-то бросили на столик с масками, и он с рассыпался с сухим треском. Мсье Фрессона швырнули в фонтан. Цветочную арку, в которой стояла мадам Фрессон, снесли сцепившиеся мужчины, и оркестр едва успел убежать, прихватив свои инструменты. Бутылки с вином, корзины цветов, плетеные стулья — всё пошло в ход, и уже непонятно было кто с кем дерётся и зачем. Готье Бернар приземлился прямо в центр праздничного торта, который прямо перед дракой слуги выкатили на тележке. Аллену Бернару надели на голову серебряную чашу из-под крюшона, и только Шарль Дюран, словно злобный бог войны, забрался на мраморную статую и, обозревая побоище, радостно кричал какие-то ужасные непристойности. Кружевное жабо и рукава его фрака были оторваны, а вся грудь залита кровью, и, сидя на постаменте рядом с обнажённой по пояс богиней, он походил на грифа-стервятника, взирающего на поле боя в ожидании того, когда же можно будет поживиться добычей.

А поверх этого безумия лилась музыка — это скрипач, блаженно улыбаясь и уворачиваясь от дерущихся, наигрывал что-то быстрое: то ли джигу, то ли чардаш.

Летиция медленно отступала, как заворожённая, глядя на всё разрастающуюся драку. Ей казалось, что она находится в театре, и всё, что происходит сейчас здесь — нереально. Да, да! Это просто комедия. Или… трагедия.

Потому что ей даже представить было трудно, чтобы в жизни всё вот так мгновенно могло зайти в тупик. Ах нет, в её жизни уже был один тупик, из-за которого она и оказалась здесь. И вот, извольте, всё повторилось! Может, у неё судьба такая — бегать из одного тупика в другой?

Она прижала пальцы к вискам.

Что же делать?

Выхода было два: вернуться в Старый Свет или плыть к сумасшедшему деду на плантацию, причем немедленно. Вряд ли спятивший Анри Бернар будет хуже всего этого безумия, на которое она сейчас смотрит.

И, повинуясь какому-то внутреннему голосу, план созрел почти сразу.

Она вернется в дом Бернаров, соберёт вещи, и как только встанет солнце, отправится на пристань. Даже спать ложиться не будет. Или нет, нельзя оставаться даже на ночь — она прямо сейчас возьмёт чемодан и уедет в гостиницу. Причем пока все ещё здесь, на балу.

Последние слова Филиппа, его странное поведение и грубость напугали её так, что она не была уверена, а удастся ли ей вообще выйти из дома Бернаров утром.

Нет! Решено! Она уедет прямо сейчас. Переночует в гостинице здесь же, на рю Верте, а утром — на пароход.

И хотя подобные ночные поездки одинокой женщине без сопровождения совершать было неприлично, сейчас это не имело значения. Как когда-то чутьё заставило её вылезти через окно в сад и бежать из дома мужа, так и сейчас оно подсказывало: нельзя ночевать в доме дяди. Нужно бежать! И бежать немедля.

Все вокруг глазели на ужасное зрелище, и никто не обращал внимания на виновницу этого события. Летиция подхватила юбку и тихо скользнула меж кустов гибискуса, которыми была обсажена эспланада. Там, за оградой, стоит коляска Бернаров, она возьмёт её, соврёт что-нибудь извозчику и потом заставит отвезти её в гостиницу. У неё мало вещей, собраться хватит и четверти часа, а затем — прочь! Прочь из дома Бернаров.

Летиция ступила в густую тень тамариндов, направляясь по дорожке к воротам. И была уже почти у цели, когда позади раздались торопливые шаги. Обернуться она не успела. Чья-то сильная рука обхватила её за талию, дёрнув с такой силой и сдавив рёбра, что в лёгких почти не осталось воздуха, а другая зажала рот платком, пропитанным сладким запахом фиалок.

— Попалась, пташка! — раздался над ухом хриплый мужской голос. — Тихо, тихо! Не дергайся! От меня всё равно не убежишь.

Чьи-то губы коснулись её уха, и кожу опалило горячее дыхание с примесью крепкого табака и бурбона.

Летиция впилась зубами в руку с платком. Захлестнувший её страх придал сил, и она забилась в объятьях как пойманная в силки птица, колотя пяткой ногу мужчины и пытаясь пальцами добраться до его лица. Но борьба её была хоть и отчаянной, но недолгой. С каждым вдохом сладкий фиалковый запах затуманивал мозг и отнимал силы.

Где-то на рю Верте раздались хлопки праздничных петард, часы на башне собора Святого Луи начали отбивать полночь, и в саду «Белого пеликана» взорвался фейерверк, осыпав небо фиолетово-зелёно-жёлтым дождём. Три цвета карнавала вспыхнули сказочными цветами в тёмном небе, осветив площадку для танцев, и погасли. И вместе с ними угасло и сознание Летиции.

— Даже не знаю, что и сказать, — мрачно произнёс Рене Обьер, принимая из рук служанки стакан мятного джулепа, — а у меня такое бывает редко. И, как я понимаю, глупо требовать от тебя каких-то объяснений, да?

— Ты прав. Вряд ли ты услышишь что-то внятное, — ответил Эдгар, мрачно разглядывая через окно улицу. — И, если честно, я действительно не знаю, как всё это объяснить… рационально.

Они беседовали в гостиной, в доме на рю Гюар, и день уже близился к концу. Закатное солнце опустилось за верхушки пальм, длинные тени потянулись по дорожке к крыльцу, и вечерний бриз шевелил на окнах кисейные занавеси. Из кухни доносилась негромкая песня кухарки и умопомрачительный запах жаркого, и ничто не напоминало о произошедшем накануне. Эдгар знал, что Рене заезжал к нему пару раз в течение дня, но застать на месте смог только сейчас. По лицу мсье Обьера было видно, что он зол, и у него масса вопросов, но отвечать на них Эдгару не хотелось, хотя и нужно было.