Испытание страхом - Олег Рой

Мне, кстати, это тоже было интересно. Куинни вздохнула и стала рассказывать.

Бракиэль

– Действительно, похоже, – задумчиво сказал Призрак.

Перед нами парила вызванная Купером голограмма Бехистунской надписи. Для сравнения, рядом с голограммой Куинни веером разложила карты. А Фредди, смущаясь, стащил верхнюю часть комбинезона и футболку, обнажив татуировку на груди.

– Однажды мне приснился сон, – сказал он. – Там была рыжая женщина в нашем комбинезоне, со странным оружием в руках. Мы находились на улице какого-то странного города, и она показала мне эту надпись. Я ее сразу узнал. А потом она сказала: «Ты забыл. Ты не должен забывать. Никто из вас не должен забывать!»

– А потом? – спросил я, заинтересованно посмотрев на Фредди. Слова о рыжей женщине пробудили во мне что-то. Какое-то воспоминание, кажется, тоже о сне. Фредди покраснел:

– А потом мне стало страшно. Я такого страха никогда не испытывал, просто парализующий ужас, и как будто кто-то вынимает из тебя душу.

– Похоже на работу твари, – заметил Призрак. Джинн кивнул.

– И я проснулся, – сказал Фредди.

– Тебе девушка не показалась знакомой? – продолжал я расспросы.

– Мммм… знаешь, что-то было, но где я ее видел – понятия не имею, – ответил он.

Я вызвал собственную планшетную голограмму (заинтриговав при этом Джинна – а он думал, только он на такое способен?) и быстро набросал нечто, отдаленно напоминающее небольшой пистолет-пулемет, вроде «Испа»[34], но связанное проводом с расположенной на предплечье коробкой, формой повторяющей прилегающую к ней часть конечности. По мере моего не очень умелого рисования глаза у Фредди округлялись.

– Я же говорил тебе, что мы порой видим странные сны? – улыбнулся я Льдинке. – Вот что, друзья. Мне надо идти, хотя я хотел бы остаться и дослушать, чем все это кончится. Давайте договоримся – не предпринимайте ничего, пока не расскажете мне о том, что собираетесь делать. Клянусь Храмом Соломона, жертвенником и золотом храма, что никому, даже Нааме, ничего не скажу. Думаю, что я заслуживаю немного вашего доверия?

И прямо посмотрел на Призрака. Тот медленно кивнул:

– Хорошо, Бракиэль. Как только мы примем какое-то решение, то сразу свяжемся с тобой.

* * *

Я сидел в нашем парке на траве, пил забытое ребятами пиво и смотрел на звезды. Звезды едва заметно передвигались – «Левиафан» стремительно уходил от Земли.

Она подошла так тихо, что я мог бы ее не заметить, если бы не ждал, когда она появится. Нааме присела рядом со мной на траву и взяла одну из стоящих банок. Пиво было местного производства, потому маркировка на банках отсутствовала, но качество оказалось вполне удовлетворительное. По крайней мере для меня, небольшого любителя.

– Знаешь, – сказала Нааме, – пиво – древнейший напиток человечества. Записи о нем находили в Мохенджо-Даро, Иерихоне и Уре.

– И в Мегиддо, – кивнул я. – Я был на раскопках Мегиддо.

Мы помолчали; потом она спросила:

– Что ты здесь делаешь?

– Баракка сказал, что на мостике я сейчас не нужен, – объяснил я, – и велел отдыхать. Вот я и отдыхаю. Любуюсь звездами.

– Они того стоят, – согласилась Нааме. – Ты любишь звезды…

– Не так сильно, как тебя, но люблю. Какая из них твоя?

– Отсюда ее не видно, – она вздохнула. – Иногда мне хочется…

И замолчала, не сказав, чего именно. Я протянул руку и убрал прядь волос, падающую ей на лицо. А потом спросил:

– Ты знаешь про тварь?

Я ждал, что она спросит, какую тварь я имею в виду. Но Нааме лишь кивнула:

– Удивительное существо. Иногда мне кажется, что оно старше самого человечества. В нем заключено такое могущество! Нет на Земле никого подобного ему, он сотворен бесстрашным. Кто же может взглянуть на него – и не упасть замертво от страха?

– Ты цитируешь Книгу Иова, – сказал я. – Там говорится о Левиафане.

– Это и есть Левиафан, – улыбнулась Нааме. – Левиафан, Бегемот, Таннин, змей извивающийся, змей прямо бегущий. И там, куда мы идем, таких тысячи, понимаешь?

– Нет, – честно ответил я.

– Раз уж ты заговорил об Иове, – продолжала она, – то вспомни, что спрашивает у Иова Господь: «Можешь ли ты посадить его на цепь? Способен ли вложить в пасть его узду?» Мы смогли. Мы пришли в его дом, отделили его от стай ему подобных, приручили и заточили. Левиафан стал цепным псом Проекта, он защищал нашу станцию от врагов, но взяли мы его не для этого.

– А для чего? – спросил я.

– Для того, чтобы проверить вас, – сказала Нааме. – Вам придется встретиться с ними, и вы все должны быть готовы к этой встрече. Кто не будет готов, тот умрет. Если бы… все шло по плану, мы уже начали бы тренировки. Так что можешь передать своим друзьям, что никаких последствий не будет.

– О чем ты? – спросил я, стараясь сохранить невозмутимость. Нааме рассмеялась:

– Бракиэль, наверно, я люблю тебя как раз за это. За твои попытки быть серьезным, взрослым, сильным… Но я старше, сильнее и опытнее тебя. Я знаю, почему тот, кого вы называете Тварью, отвлекся. Он тоже, наверно, хотел быть серьезным, взрослым, сильным…

Она смеялась, но в ее глазах, казалось, плескалось алое море боли. И я не понимал, почему так, но чувствовал острую потребность защитить ее, избавить от этой боли, как когда-то избавил Норму…

Кажется, она прочитала мои мысли:

– Знаешь, я бы хотела быть такой, как твоя маленькая Норма. Она ведь чувствует себя с тобой в безопасности и будет чувствовать даже в эпицентре ядерного взрыва. Увы, я не маленькая випочка. Я слишком много видела в жизни…

– Знаешь, – ответил я. – Я тут посидел, подумал и понял – ты не намного старше меня, а потому вряд ли так уж намного опытнее. Ты умеешь много того, чего я пока не умею, – ничего, я научусь. У тебя была тысяча мужчин, да? Так вот, я не стану ни тысяча первым, ни номер каким-то. Я стану последним. И единственным. Не сойти мне с этого места.

– Если бы все клятвы влюбленных исполнялись, – с грустной улыбкой проговорила Нааме, – лужайки вроде этой были бы заполнены скелетами. Я просила тебя не говорить о будущем?

– Просила, – кивнул я. – Я исполнял твою просьбу. До тех пор, пока ты не стала меня отталкивать от себя. Сначала «коридор смерти», теперь эти заявления в стиле: «Я тебя насквозь вижу». А тебе никогда не приходило в голову, что ты тоже можешь ошибаться, непогрешимая Нааме?