За закрытой дверью - Шеннон Маккена

— Ешь, Рейн, — сказал он. — Чтобы общаться с этими акулами, требуется много калорий.

— Я с тобой сжигаю все свои калории, — пробормотала она. Взгляд Сета скользнул выше ее плеча. Она обернулась и увидела Виктора, здоровающегося за руку со смотрителем музея, с которым она беседовала за ужином. Серджо. Она улыбнулась и помахала ему рукой. Он улыбнулся в ответ и тоже помахал рукой.

Виктор взял себе чашку кофе и направился к ним с лучезарной улыбкой.

— Доброе утро, дорогая. Тебе очень идет этот цвет. Надеюсь, вы двое хорошо спали?

Рейн беспомощно покраснела.

— Да, неплохо, — сказал Сет и отправил в рот сосиску.

— А у вас, Маккей, какие планы на день? — спросил Виктор.

— Мы с Рейн возвращаемся в Сиэтл. Виктор глотнул кофе, глядя поверх чашки.

— Вообще-то я хотел провести с Рейн некоторое время сегодня утром. Уверен, вы поймете меня. Я сам сегодня возвращаюсь в город после обеда, так что мне не составит труда подбросить ее…

— Да все в порядке, — ответил Сет. — Я могу подождать. А потом заберу ее.

— Мне жалко вашего драгоценного времени.

— Это не беда, — пожат плечами Сет. — Мой ноутбук всегда со мной. Я как-нибудь развлекусь, пока вы решаете свои семейные дела. Если хотите, я могу разработать более современную систему наблюдения для гостевой комнаты. Большая часть приборов, которые я дезактивировал, давно устарела.

Взгляд Виктора стал жестче.

— Как мило с вашей стороны, но, прошу вас, не утруждайте себя. Стоун-Айленд предназначен для отдыха, а не для работы.

— Как угодно. — Сет довольно улыбнулся. Виктор повернулся к Рейн:

— Ты уже позавтракала?

Она оттолкнула фрукты и йогурт и поднялась из-за стола.

— Да, — ответила она.

Когда она проходила мимо него, Сет поймал ее за руку, притянул к себе и страстно поцеловал. Она покраснела, поймав на себе любопытный взгляд Виктора.

— Сегодня на улице солнечно, — сказал Виктор. — Может, пойдем наружу и воспользуемся хорошей погодой?

Она последовала за Виктором на крыльцо и спустилась вниз по тропинке. Они дошли до причала и встали плечо к плечу, глядя на блики солнца, играющие на глади залива.

— Раньше ты боялась воды, — заметил Виктор. — Помнишь, как я учил тебя плавать?

Она поморщилась от воспоминания:

— Ты обошелся со мной жестоко.

— Разумеется. Ты не хотела учиться. Ты и на велосипеде не хотела учиться кататься. И стрелять. Но я настоял.

— Да, это уж точно.

Случай с велосипедом был самым ужасным. Она вся изранилась, разбила колени в кровь, ревела, но Виктор был беспощаден. Он заставлял раз за разом залезать на эту отвратительную вещь, пока она наконец не освоила велосипед. С плаванием было то же самое. Она чуть не захлебнулась тогда.

Но не утонула. И научилась. Она даже научилась стрелять из пистолета, несмотря на этот ужасный шум, болезненную отдачу и синяки, которые оставались после этого на ее маленьких нежных руках. Насилие, которым все это сопровождалось, пугало ее, но она научилась всему. Он попросту не оставил ей выбора.

Она отвернулась от воды и встретилась взглядом с Виктором.

— Ты считал, что это твой долг — сделать меня сильнее, — сказала она.

— Питер и Аликс были слишком мягкими и ленивыми, — объяснил Виктор. — Если бы я оставил все на волю твоих родителей, то ты выросла бы законченной трусихой.

Это было правдой. Ей требовалось поблагодарить Виктора за то чувство наслаждения, которое она познала, когда освоила велосипед. А когда она вынырнула после своего первого прыжка в воду, Виктор аплодировал ей и велел повторять до тех пор, пока техника не станет лучше.

Аликс и отец даже не удосужились прийти и посмотреть.

Она снова обернулась к воде, ошеломленная воспоминаниями. Когда она была ребенком, она боялась и боготворила Виктора. Он был совершенно непредсказуемым. Требовательным и насмешливым. Иногда жестоким, иногда добрым. Всегда пылким и притягательным. Полная противоположность ее затерянному в своих мечтах, текущему по течению, погруженному в размышления отцу, потягивающему коньяк.

— Какое-то время я боялся, что воспитание твоей матери возобладало.

— В чем?

— В том, что ты едва не превратилась в беспомощную трусиху. Но ей не удалось. Гены Лазара взяли свое. Ей не удалось.

В его серых глазах светилась гордость. Он читал ее как открытую книгу, словно ее мысли проецировались на широкий экран. Он понимал ее, как никто другой. И что-то внутри ее отвечало на это. А остальная ее часть замерла испуганно. Она не могла допустить, чтобы этот человек что-то значил для нее, или связать себя с ним каким бы то ни было образом. Не после того, что он сделал. Она стала искать способ избавиться от наваждения.

— А где захоронен мой отец, Виктор?

— Я все ждал, когда ты это спросишь. Он похоронен здесь.

— На этом острове?

— Его кремировали. Я захоронил его прах и воздвиг надгробную плиту, — сказал Виктор. — Пойдем, я покажу тебе.

Она не была готова предстать перед могилой отца в компании Виктора, но никакой возможности избежать этого не было. Она пошла за дядей по извилистой каменистой тропе, которая вела на вершину утеса, возвышающегося над островом. Среди скал обнаружилась скрытая от глаз и ветров маленькая долина. Она была покрыта зеленым мхом. Деревьев не было вовсе. Посреди этой расщелины стоял черный мраморный обелиск.

Точь-в-точь как в ее сне.

Она уставилась на надгробие, ожидая, что из букв, высеченных на камне, вот-вот начнет сочиться кровь.

— Все хорошо, Рейн? Ты вдруг побледнела.

— Мне снилось это место, — сказала она, задыхаясь. Глаза Виктора блеснули.

— Так, значит, у тебя тоже это бывает?

— Что бывает?

— Сновидения. Это фамильная особенность Лазаров. Твоя мать никогда не рассказывала тебе об этом?

Она покачала головой. Мать жаловалась врачам на кошмары дочери до тех пор, пока Рейн не научилась молчать о своих снах.

— У меня бывают такие сны, — продолжал Виктор. — У твоей бабушки они тоже были. Живые, повторяющиеся сны. Иногда о будущем, иногда о прошлом. Мне всегда было любопытно, передалось ли тебе это от меня по наследству.

— От тебя? Мне? — спросила Рейн удивленно.

— Конечно. Тебе от меня. Мне казалось, что такая смышленая девочка, как ты, сама должна догадаться об этом.

Он терпеливо ждал, пока она придет в себя. Наконец она заговорила, запинаясь:

— Ты хочешь сказать, что ты… что моя мать…

— У твоей матери много тайн.