Непослушная игрушка - Николай Воронков

Снова многозначительный взгляд.

– Я не совсем понял цель нашего разговора, – честно признался я. Дел, конечно, я наворотил, и со стороны они вполне могут выглядеть глупыми. Но неужели он считает, что можно вот так приехать, строго поговорить со мной, и я, как нашкодивший мальчишка, сразу брошусь извиняться?

Глава глянул на меня с легким презрением:

– Для начала вам придется компенсировать нанесенный ущерб. Мы на одной земле, и нам жить рядом. И для этого надо определить наши отношения раз и навсегда.

– Мне это неинтересно. По решению города мы теперь живем на разных землях, и меня ваше мнение теперь не волнует совершенно.

– Но наши требования вы игнорировать не сможете!

– Да требуйте, кто же вам не дает? Только у кого? У меня? Решение я уже принял. – Я кивнул в сторону заставы.

– Мы обратимся к леди Вероне!

– А кто вы такие для нее? – развеселился я. – Беглые торгаши? Как я скажу, так она и сделает. А я скажу: идите вы со своими претензиями… торговать в другую сторону. Или в нашу, но за половину товара.

Глава помрачнел, обвел взглядом все вокруг.

– Вас здесь всего полсотни, и вы имеете наглость диктовать свои условия целому городу? В любой момент мы можем выставить в десять раз больше!

Вот в это я готов был поверить. И угроза была вполне реальной. Это обозы мы могли остановить в узком месте, а вот окружающие холмы, покрытые лесом, давали прекрасную возможность подобраться к нашей заставе незаметно. И соотношение один к десяти ну никак не добавляло уверенности. Убрать бы лес с холмов… В задумчивости я непроизвольно скрутил в руках маленький вихрь и отправил его на ближайший склон. Вихрь был маленький и беззвучный, а вот грохот ломаемых и валящихся деревьев был очень даже слышен. За минуту склон превратился в сплошной завал. Полюбовавшись на него, я уже целенаправленно разгромил склон с другой стороны дороги.

Вспыхнувшая паника была быстро погашена командами Пеко. Он находился рядом, слышал весь разговор и, видимо, правильно понял причину разгрома. Такое ощущение, что он начал воспринимать мои магические фокусы как само собой разумеющееся и даже полезное. А вот главу успокоить было некому. Он помрачнел еще больше и даже не заикнулся о компенсации за лес. Хвалиться своей непонятной силой было не очень красиво, поэтому я постарался говорить вежливо.

– На этой земле я хозяин. Вы можете признать это и жить по моим законам. Можете не признавать, я спокойно приму и это. Но если я посчитаю ваши действия откровенно враждебными, то не буду утруждать себя мыслью о количестве убитых. Возможно, я просто сотру ваш город с лица земли, чтобы не выслушивать идиотские претензии. Я достаточно ясно выразился?

Не дождавшись ответа от закаменевшего главы, я встал:

– Пеко, проводи господина главу.

Глядя вслед удаляющемуся главе, я пытался разобраться в своих чувствах. Что-то я в последнее время слишком легко и часто стал говорить «моя земля». Какая она моя? Чужая планета, чужой мир. Верона… не совсем чужая. Пусть и актриса, но… словами не объяснить. По идее, надо бросать все и сматываться подальше от местных разборок. Но как-то все странно смешалось. Слезы Вероны, дерьмо, которым меня поливали со стен, крики, что я – никто, взгляды своих солдат… Я даже усмехнулся: опять «своих». Неужели эти люди начинают для меня что-то значить? Ерунда какая, хмыкнул я. Немного помогу Вероне разобраться с горожанами, чуть наведу порядок, а потом сразу в путь, подальше от всех знакомых и привязанностей.

На целую неделю установилась тишина. Со стороны города не появилось ни одного обоза. С нашей стороны обозы были, но приезжающие купцы, узнав обстановку, предпочитали вернуться обратно. До прояснения, так сказать. Мы это время использовали с толком. Я снес лес метров на триста вокруг, превратив склоны окружающих холмов в сплошной завал, и теперь к нам можно было подобраться только по дороге. Соответственно там и оборудовали усиленные посты. И оборона строилась с тем расчетом, что в случае нападения никто не будет геройствовать, а постараются отойти ко мне за спину, а уж я вдарю по площадям. После тренировки на деревьях это получалось настолько легко и естественно, что я теперь больше тренировался в хладнокровии и сдержанности, чтобы случайным порывом не уничтожить все вокруг.

На нас все-таки напали. Днем остановили обоз, который, судя по разговорам, прибыл откуда-то издалека. Купцы, выслушав наши правила, повозмущались, но хамить не стали, а просто развернулись и уехали. И этой же ночью на нас напали, да еще и с двух сторон (видимо, обошли по тропам). Посты стояли усиленные, но погибли сразу, успев только поднять тревогу. А дальше все происходило и просто, и страшно. Первый приступ нападающих отбили на частоколе, выиграв несколько минут, чтобы я успел подняться на центральную вышку, сооруженную специально для меня. Зрелище впечатляло. Наши, чтобы развеять темноту, швыряли наружу факелы. А из темноты летели десятки стрел, и не все пролетали мимо. Я ничего не видел, но надо было действовать, чтобы спасти своих солдат. И тогда вместо уже привычного ударного я отправил другой вихрь. Чуть не задев частокол, он коснулся земли и расширяющимся фронтом, поджигая все вокруг, покатился вперед. Атакующие вспыхивали факелами, страшные крики резали уши, но переживать было некогда. Развернувшись, я отправил такой же вихрь и во вторую сторону.

На этом бой и кончился. Мы стояли на своих постах молча, а земля метров на двести вокруг горела, будто залитая бензином. Никто уже не кричал, не метался, но тишина и запах горелого мяса давили гораздо сильнее шума честного боя.

Если просто считать потери, то этот бой был для нас удачным. Мы потеряли десятерых, полтора десятка ранеными, а обгорелых трупов насчитали почти полторы сотни. Но никто не радовался, невольно представляя себя на месте погибших. Уже на своем опыте я понял, почему во время войн не любят огнеметчиков. Неправильное у них оружие, не дающее шансов выжить даже самым сильным и умелым. А желать такой мучительной смерти даже врагам грех. Дождавшись утра, я приказал половине солдат дежурить, а второй половине и раненым выдать вина без ограничений. Я думал, что наша победа произвела тягостное впечатление только на меня, но и солдаты пили вино без радостных тостов, а скорее, чтобы заглушить тягостные воспоминания.

Вскоре приехала целая вереница телег, чтобы забрать тела. Никто не грозил, не сыпал проклятиями, не клялся отомстить. Все были просто раздавлены случившимся. Я невольно прикинул в уме потери горожан. Если верить главе, то в первый раз они потеряли пятьдесят человек, да сейчас сто пятьдесят. Итого почти две сотни убитых и сотня раненых. Для городка в пять тысяч – почти каждый десятый, то есть большая часть трудоспособного мужского населения. Вот и поиграли в свободу и борьбу за независимость…

Я уже горько пожалел, что связался с этим городком и поддался эмоциям. Подумаешь, дерьмом кидались. Кто теперь будет кормить семьи убитых?

Смысла дальше держать здесь заставу я уже не видел. После таких потерь горожане скорее сдохнут, чем повезут товары через это страшное место. Да и зачем им это? Вокруг леса на десятки километров все не перекроешь. Да и зачем мне надо строить из себя таможенника? Я вообще приехал сюда случайно. Случайно поругался, случайно начал воевать. Меня и так здесь будут вспоминать, как жестокое чудовище, ближайшие лет сто.