Лучший день в жизни - Даниэла Стил

– Очень, – подтвердила Коко. – И страшно.

– Вот и папа так сказал. Он говорил, что должен был остановить их, но не смог. И теперь все грустит, потому что ты сердишься на него. И я по тебе соскучилась, Коко, – печально добавила Хлоя. На глаза Коко навернулись слезы. Она с тоской вспомнила чудесные дни минувшего августа, которые они провели втроем.

– Я тоже скучаю по тебе, малышка. И мне очень грустно.

– Пожалуйста, не сердись на папу, – попросила девочка. – Я хочу снова увидеть тебя, когда опять приеду к папе в Лос-Анджелес на Рождество. Ты будешь там в это время?

– Мы с мамой и сестрой встречаемся в Сан-Франциско. Скоро у моей сестры родится ребенок, так что нам придется отказаться от поездок.

– Может, мы сами к вам приедем, если ты нас пригласишь. Прямо к тебе на берег! Я бы обрадовалась.

– И я тоже. Но теперь это не так просто, ведь мы с твоим папой уже давно не видимся.

– А вдруг он тебе позвонит? – с надеждой предположила Хлоя. – Он еще работает над фильмом и теперь будет жить в своем доме в Лос-Анджелесе.

– Хорошо, – с притворным равнодушием ответила Коко, хотя звонок Хлои глубоко тронул ее. Она и вправду соскучилась по девочке.

– Если повезет, мы скоро увидимся. Ну все, мама говорит, мне пора в постель. – Хлоя зевнула, вызвав у Коко улыбку.

– Спасибо, что позвонила, – сказала Коко. Ей стало легче, словно она поговорила с самим Лесли.

– Папа говорит, что ему нельзя звонить тебе, потому что ты сердишься. Вот я и решила позвонить сама.

– И правильно сделала. Я люблю тебя, Хлоя. С Днем благодарения!

Девочка издала звук, похожий на гогот индюшки, и рассмешила Коко. В девочке удивительно сочетались черты ребенка и взрослого, хотя ей не было и восьми лет.

– И тебя с Днем индейки! Пока-пока! – сказала Хлоя и повесила трубку. Коко застыла, сжимая в руке мобильник, глядя в небо и гадая, может ли быть звонок Хлои знаком для нее. Скорее всего нет, но услышать голос девочки было очень приятно. Она еще долго просидела на террасе в глубоком раздумье.

По возвращении в Лос-Анджелес Лесли не позвонил Коко. Происшествие в Венеции для обоих стало серьезной травмой. Лесли слишком сильно любил Коко, чтобы вынуждать ее рисковать жизнью. Он хорошо помнил, как напугали ее когда-то угрозы в адрес отца и как часто после этого ей снились кошмары. Обречь Коко на такую жизнь он просто не мог. Но сердце рвалось к ней каждую минуту. Лесли не мог думать ни о ком, кроме Коко.

Она тоже не звонила ему и каждый день ругала себя за трусость. Ее разбитое сердце нестерпимо болело всякий раз, когда она думала, что ей придется до конца своих дней жить без Лесли. Но риск, связанный с его жизнью, по-прежнему внушал ей ужас. Она мечтала о нормальной жизни, а не о безумных бегствах от папарацци, как в Венеции.

В итоге молчание затянулось, оба считали, что им нечего сказать друг другу. Однако любви оказалось недостаточно. Она не смогла уберечь их от опасностей мира и славы. Поскольку они не созданы для совместной жизни, незачем поддерживать связь и мучиться. Коко чувствовала, что Лесли понимает ее без объяснений. Во время последнего разговора, через день после возвращения Коко домой, все было сказано. Лесли понимал опасения Коко и относился к ним с уважением. Коко пыталась забыть о них, но слишком хорошо помнила роковые события и подозревала, что будет помнить еще долго. Возможно, всю жизнь. Как и боль, вызванную разлукой с Лесли.

Однажды Коко столкнулась с соседом Джеффом возле мусорных баков, и он вдруг заговорил о том, каким славным парнем показался ему Лесли. Джефф считал, что Лесли нисколько не важничает и не задирает нос, хотя и считается звездой, признался, что вспоминает его и хотел бы увидеться вновь. Коко слушала его, кивала и едва сдерживала слезы. У нее выдался тяжелый день. Впрочем, в последнее время такое случалось часто. Приближение Рождества впервые за долгое время не радовало, а страшило ее. Без Лесли ей будет невыносимо одиноко. Еще совсем недавно они планировали провести Рождество вместе. А теперь Лесли будет встречать праздник с Хлоей в Лос-Анджелесе, а Коко – вместе с матерью, сестрой и другими близкими.

Даже в болинасском доме Коко стало неуютно и тоскливо. Все вокруг словно потускнело и стерлось. Она наконец отдала дайверское снаряжение Йена – видеть его было невыносимо, а заодно убрала в ящик фотографии Лесли, все, кроме единственной, на которой Лесли и Хлоя с увлечением строили свой первый замок из песка. На этом снимке Хлоя была прелестна, и у Коко не хватило духу его прятать.

Хлоя больше не звонила. Коко подумывала, не приготовить ли девочке подарок к Рождеству, но побоялась, что он будет расценен как шаг к примирению. Значит, надо забыть не только о Лесли, но и о Хлое, несмотря на всю ее любовь к Лесли и привязанность к его дочери.

Наступил Сочельник. Коко не разговаривала с Лесли и не виделась с ним уже семь недель. Она старалась не вести счет времени, но всегда точно знала, сколько длится разлука. Уже пятьдесят дней. Коко помнила об этом и ненавидела себя. Когда-нибудь она перестанет вспоминать, как и когда они расстались, но прежде чем это случится, пройдут годы.

Сочельник она собиралась провести у Джейн. Комнату для гостей уже переделали в детскую, а для Коко приготовили другую, поменьше, на первом этаже. Она заранее предвидела, как нелегко будет переступить порог этого дома, в котором все напоминало ей о Лесли и о месяцах безмятежной жизни вместе с ним.

Днем в Сан-Франциско прибыли мать Коко, Гейбриел и его дочь. Из аэропорта они отправились прямиком в «Ритц-Карлтон», чтобы отдохнуть и привести себя в порядок. Няню с собой они не взяли: Гейбриел заявил, что сам позаботится о дочери. Флоренс слегка тревожилась и призналась в этом Джейн. Слишком уж давно она не общалась с маленькими детьми.

– Вот чем плохо иметь молодых друзей, мама, – поддразнила ее Джейн и со смехом пересказала разговор Коко.

Как всегда, они собирались провести вместе Сочельник и Рождество, а вечером разъехаться по домам. Флоренс и Гейбриел на следующий день после Рождества отправлялись в Аспен, Коко предстояло вернуться в дом на берегу океана. Но на двадцать четыре часа они вновь стали одной семьей, пусть и не самой традиционной. С каждым годом их семья росла: Лиз и Джейн ждали малыша, у Флоренс появился друг, который годился ей в сыновья, и двухлетняя малышка, которая по возрасту могла быть ей внучкой.

– Мы окончательно перестали быть стандартной семьей, о которой ты мечтала, – заметила Джейн, провожая Коко в ее комнату. – А может, никогда и не были ею. – Она засмотрелась куда-то в пустоту, словно мысленно возвращаясь в те времена, когда сестры подрастали и их отец был еще жив. – Знаешь, в детстве я так завидовала тебе! – негромко призналась она. – Папа был от тебя без ума. Мне всегда казалось, что после твоего рождения у меня не осталось ни единого шанса заслужить его похвалу. Ты была такая крохотная, такая хорошенькая! Даже мама поначалу умилялась. Ей никогда не хватало времени, тем более на всех нас. Надеюсь, мои дети никогда не смогут сказать то же самое обо мне.