Одинокий пишущий человек - Дина Рубина

(Некоторые читатели не могут простить мне в «Наполеоновом обозе» не то, что Аристарх с Надеждой умерли, а то, что, когда они встретились вновь, у них так мало времени оставалось любить друг друга. А мне-то казалось, что я была щедра на их любовь в финале романа.)

Отношения между мужчиной и женщиной – та ось, на которой крепится великая литература. Толстой писал: «Альков навсегда останется важнейшей темой литературы». В конце концов, Бог разделил нас на два пола, и человеку дано ощутить себя либо тем, либо этим. Иногда это воспринимается как трагедия. Я знаю случай, когда мужчина поменял пол только для того, чтобы понять – что чувствует в любви его жена. На этом он потерял себя, свою жизнь и свою жену. Для него невозможность выскочить из рёбер своего пола, из железной клетки запрограммированных природой ощущений оказалась глубочайшей драмой. Так что возможность вообразить подобные вещи и пережить их в творчестве – ещё одна привилегия хамелеона по имени Писатель.

Я посмела быть более откровенной в сценах чувственной любви лишь после смерти отца – вот что значит семейное воспитание. Мне исполнилось шестьдесят лет, я в ярости сбросила все оковы и приличия и написала «Бабий ветер» – книгу о свободной душе свободного человека в своём свободном теле. Эта книга полностью вышибает узаконенную мораль из всех пор человеческого организма. Я намеренно поместила героиню, фактически выросшую в небе, в самую низо́ту телесной индустрии: она косметолог; её клиенты, бывает, обращают к ней и лица, но главным образом они предъявляют мастеру другие части своих тел. И с утра до вечера моя героиня занята на «бразильских бикини» – стрижёт и стрижёт эти газоны. И это оказалось дьявольски трудной задачей: с низкого старта инструкции по обслуживанию гениталий всё-таки взмыть на высоту полёта воздушного шара.

Вернёмся к второстепенным персонажам с их собственными историями.

Если влюблённые – душа романа о любви, то пёстрая людская карусель вокруг них – его плоть и кровь. Тут не переборщить, массовка не должна стать толпой. Но два-три ярких и характерных лица приятно оттеняют одержимых любовников, вносят не то чтоб толику здравого смысла, но приоткрывают форточку в большой мир, слегка проветривая слишком горячий воздух слишком спёртых страстей.

Два-три ярких характера с решительной судьбой, забавными ухватками, акцентами, со своим собственным оригинальным суждением о жизни… У меня в эту категорию, помимо людей всех возрастов, национальностей и профессий, попадают также слоны, лошади, большие черепахи; о собаках и кошках я даже не говорю: это геральдическая составляющая любого романа. Но и тут не пересолить; известная фраза про то, что, мол, короля играет свита, в романе о любви действует с точностью до наоборот. Меркуцио великолепен, конечно, его знаменитый монолог «Всё королева Маб. Её проказы…» мечтали бы произнести сотни тысяч актёров… но помните всё же, что у Шекспира он не затмевает Ромео (в сущности, заурядного юношу, которого Героем делает только бессмертная любовь).

Между прочим, именно по второстепенным персонажам автор отмеряет время романа. Часто именно они двигают сюжет, возникая очень вовремя и по ходу решая те или другие насущные проблемы автора и героев, которым, кроме любви, и думать-то особо не о чем. Дайте же, дайте встрять в диалог симпатичному другу или подружке, соседке или сослуживцу, а то ведь время и сюжет так и норовят застрять на наших голубчиках-влюблённых.

Болтаться без привязи к романному времени дозволено только совсем уже эпизодическим лицам и образам – этих можно отнести к «воздуху романа». Поля, луга, речки и озёра, колокольни с гудящими колоколами, скамеечки в парках и обстановка цыганского табора – это всё можно использовать походя, где придётся. Все остальные – шалишь! Каждый из массовки должен знать своё место во второй, пятой и девятой главах романа и появляться при властном окрике помощника режиссёра.

И поэтому в самое нужное время, как по часам, возникает в коммуналке некая тётя Зина, на глазах которой герой (героиня) выросли, а в один прекрасный день (часть вторая, глава седьмая) открывается дверь квартиры, и в длинном драповом пальто с плеча народного артиста в коридоре возникает… Но при чём тут появление лысого дядьки? А при том, что читателя пора возвратить к истории о пропавшем отце героя, который сидел в лагере как раз с тем самым лысым дядькой, который сейчас, прихрамывая, вошёл в коммунальную кухню, распространяя запах дешёвого хозяйственного мыла, грязных носков и несвежего пива.

Я, конечно, слегка преувеличиваю, но преувеличиваю расчётливо, понимая, что привязаться душой даже к второстепенному персонажу чувствительному читателю ничего не стоит. Слишком много претензий в своей писательской жизни я выслушивала за проходные смерти разных симпатичных и задушевных людей в «массовках» своих романов. Выслушивая их, я только грустно киваю. Ну как прикажете объяснить читателям, что любой артист так или иначе должен покинуть сцену! Что только великий Чехов позволил в финале «Вишнёвого сада» забыть на сцене старого Фирса. Просто: забыть. Кстати, хорошее название для романа: «Забыть героя».

Продумывает ли автор все сюжетные линии романа о любви заранее или, охваченный вдохновенным порывом, очертя голову бросается за героями?

Что одному писателю здоро́во, то другому – смертная маета. Достоевский рисовал схемы будущего произведения с множеством пересекающихся линий. Такая карта метрополитена прозы. Предлагаю представить, что за схема могла быть у Джойса в «Улиссе».

В процессе работы могут возникнуть и оглоушить автора самые разные идеи, ибо автор – хозяин-барин в свободном полёте. Вот в чём никто не барин, так это в увязывании боковой пряди в толстую косу главного сюжета. Тут нужна бездна свободного времени для въедливого перечитывания текста в восемьдесят седьмой раз…

Многие писатели девятнадцатого века от безденежья вынуждены были выбрасывать на публику едва написанные главы романа или повести, лишая себя возможности перечитать текст, вернуться и поправить написанное. Так герой в четвёртой главе появлялся в шубе, а уходил, надев на себя пальто, – видимо, по дороге проигрался в карты или пропил шубу в трактире.

Я обдумываю общее направление романа, и, хотя всегда знаю, чем дело кончится, на чём сердце взорвётся, у меня тоже случаются разные сюрпризы-подарки от той самой второстепенной тёти Зины. И тогда я смотрю: увязывается ли подарок в толстую косу сюжета, которую я плету уже полтора года? Для этого требуется изрядное мастерство кройки и шитья. Искусство сглаживать швы, маскируя грубую строчку. Но, если видишь, что прекрасный сам по себе эпизод торчит, как хрен на юру… – выкидывай его, не задумываясь. Плачь, но выкидывай! Он пригодится в другом романе или пойдёт на растопку в рассказ.