Красный Рыцарь - Майлз Кэмерон

— Сэр Джон Крейфорд, — протянув руку для пожатия, представился он.

Сэр Алкей засомневался, что этот человек был когда–то удостоен рыцарского звания, и задался вопросом, каким образом этому неотесанному деревенщине удалось занять столь важный пост.

— Я был с караваном, состоявшим из пятидесяти фургонов, на Бенбургской дороге, — произнес рыцарь и внезапно опустился на стул.

Он не собирался этого делать, но земля ушла у него из–под ног.

— Дикие. — Он пытался говорить спокойно и обстоятельно, как человек, словам которого можно доверять. — На нас напали демоны. С ирками. По меньшей мере, сотня.

Сэр Алкей осознал, что ему трудно дышать. Об этом даже говорить было непросто.

— Боже мой, — произнес он и замолчал.

Сэр Джон положил руку ему на плечо. Непостижимым образом человек показался Алкею более достойным.

— На каком расстоянии отсюда, мессир?

— Пять лиг. — Рыцарь императора глубоко вздохнул. — Может быть, меньше. На востоке.

— Пресвятая дева! — воскликнул капитан Альбинкирка. — На востоке?

— Вы верите мне?

— Да, конечно. Но на востоке? Они обогнули город?

На лестнице за дверью послышались шаги, сэр Алкей поднял голову и увидел впустившего его в город стражника с двумя мужчинами более низкого сословия.

— Они утверждают, что в полях боглины, сэр Джон, — доложил сержант. — Они так говорят.

— Моя дочь! — закричал тот, что помоложе. Скорее то был отчаянный визг, чем крик. — Вы должны спасти ее!

Сэр Джон отрицательно покачал головой.

— Я не выведу своих людей за ворота. Успокойтесь.

Он налил мужчине кружку вина.

— Но моя дочь… — в отчаянии пробормотал человек.

Капитан Альбинкирка снова качнул головой.

— Соболезную вашей утрате, — не без искреннего сочувствия произнес он и обратился к сержантам: — Звоните в набат. Заприте ворота. Приведите ко мне мэра и скажите ему, что я ввожу в городе военное положение. Никто не должен покидать Альбинкирк.

Питер проснулся от того, что кто–то резко дернул за его ярмо. Оно было сделано вручную — деревянный хомут с крепившимися к рукам цепями, что сильно сковывало движения, и тяжелая скоба, соединявшая Питера с другими рабами.

Над ним стояли двое морейцев, жителей востока, с тяжелыми котомками и заплечными мешками и надвинутыми на глаза капюшонами. Было похоже, что они сами лишь недавно оправились от пережитого ужаса.

— Значит, один выжил, — произнес тот, что повыше, и сплюнул.

Тот, что пониже, помотал головой.

— Вряд ли это можно назвать справедливым возмещением за утерянную телегу, — заявил он. — Но раб есть раб. Вставай, мальчишка.

Питер в полном отчаянии продолжал лежать, поэтому, естественно, получил несколько пинков. Потом они заставили его нести свои пожитки, и все трое направились по крохотной лесной тропинке на запад.

Но долго отчаиваться он не мог. Ему просто не повезло или, возможно, наоборот, повезло. Они кормили его, он готовил еду из их скудных припасов и получал за это немного хлеба и гороховый суп. Ни один из них не был крупным или сильным мужчиной, и Питер задумался, может быть, если ему удастся избавиться от ярма, то он сможет убить их обоих.

Но сделать это ему никак не удавалось. Оно уже целый месяц висело на нем: когда он тащился по снегу и льду, спал с этой холодной и отвратительной штуковиной, пока солдаты насиловали женщин с двух сторон от него, а он ждал, не настанет ли и его черед.

Питер снова и снова стирал в кровь запястья, пытаясь снять с себя ярмо. Он мечтал, как воспользуется им в качестве оружия, когда нападет на этих тщедушных мужчин.

— Ты — отличный повар, парень, — сказал тот, что повыше, вытирая тыльной стороной ладони рот.

Тощий мужчина нахмурился и, отпив из фляжки разбавленное водой вино, произнес:

— Я хочу знать, что там произошло.

Тот, что потолще, пожал плечами.

— Разбойники? Без сомнения, жестокие ублюдки. Я их даже не видел, как только услышат звуки бойни… Сразу побежал, как и ты.

Худой покачал головой.

— Эти крики… — его голос дрожал.

Они сидели и сердито смотрели друг на друга, а Питер наблюдал за ними и удивлялся, как им удалось выжить.

— Мы должны вернуться за телегой, — заявил тощий.

— Ты что, башкой ударился? — возразил второй. — Хочешь стать рабом? Как он? — махнул он в сторону Питера.

Парень скрючился у костра и размышлял, стоило ли разводить огонь и насколько тупыми могут быть эти двое. У них на родине тоже водились демоны. Должны же были эти идиоты знать о них хоть что–нибудь.

Ночь прошла без происшествий — он не сомкнул глаз, а два глупца, привязав ярмо к дереву, спокойно заснули. Они храпели, а Питер лежал в ожидании таинственной смерти, которая так и не пришла.

Утром морейцы встали, помочились, выпили чай, который он для них приготовил, съели пресные лепешки и отправились на запад.

— Где ты научился готовить, парень? — поинтересовался тот, что потолще.

Питер пожал плечами.

— По нынешним временам это умение пользуется спросом.

Гуртовщики ненавидели заставы. У них не было ни одной причины любить их. Когда нужно перегнать огромное стадо животных, в основном крупного рогатого скота, но и овец и даже коз мелких фермеров, для которых они — единственное богатство, через горы, топи, пустыни, болота и равнины, несмотря на войны и эпидемии, то заставы представляются воплощением зла.

У Гектора Лаклана было одно простое правило. Он никогда не платил пошлины за проезд. Его стадо исчислялось сотнями голов, и у него было столько же людей, сколько в армии какого–нибудь южного лорда, причем носивших кольчуги с короткими рукавами из блестящих колец, тяжелые мечи и огромные топоры, перекинутые через плечо. Они скорее походили на элитных наемников, чем на тех, кем были на самом деле. Гуртовщиками.

— Я не хотел переходить тебе дорогу, Лаклан! — вещал местный мелкий лорд тоном, который Гектор ненавидел больше всего, — льстивого самохвальства, как он его называл, когда кто–то, притворявшийся хозяином севера, начинал умолять сохранить ему жизнь.

Гектор даже не стал доставать огромный меч, лишь положил руку на рукоять. Он лениво погладил усы, провел ладонью по волосам и обернулся посмотреть на длинную грязную вереницу крупного рогатого скота и овец, растянувшуюся за его спиной настолько далеко, насколько на горной тропе мог видеть глаз.