Воображаемые девушки - Нова Рен Сума

Но Лондон уже отошла от воды и даже от камней. Она была на ровной, сухой земле, недалеко от деревьев, как будто собиралась убежать туда. Девчонка крутилась из стороны в сторону, лихорадочно вращая глазами. Она тяжело дышала и не могла говорить.

– Что-то увидела? – спросила я.

– Я решила… я почти подумала… – И она потрясла головой, отбрасывая эту мысль. Она не собиралась произносить это и мне бы не позволила.

Из леса донесся новый звук – один из ее друзей выкрикивал ее имя.

Она словно очнулась от транса. Где-то там была вечеринка. Вечеринка Оуэна. Он снова мог ходить. Все там собирались.

– Мне пора, – сказала Лондон и пошла. Быстрый шаг сменился трусцой, трусца – бегом на полной скорости. Она бесцеремонно сбежала от меня, как будто я напугала ее привидением.

Я слышала, как она неслась через лес. Пробиралась между деревьями, перепрыгивала через забор. Где-то неподалеку взревел мотор, шины завизжали по асфальту, когда она выехала на шоссе, и я осталась одна, здесь, на окраине Олив.

Наедине с Руби.

Я подошла к воде. Сначала я всегда колебалась, проявляла осторожность. Там были руки, которые могли схватить меня, а я знала, насколько сильны эти люди внизу, что благодаря воде их вес удвоился, но они передвигались по-прежнему быстро, быстрее, чем вы могли бы подумать.

Им потребуется всего лишь раз дернуть хорошенько.

И вы упадете.

Представьте себе, что вы кувыркаетесь через темный туннель, стены которого покрыты грязью: не за что держаться, некуда взобраться. Представьте, что если бы расстояние измерялось чашками, кто-то налил ими целый пруд. Представьте, что вы промокли настолько, что даже ваши кости пропитались водой. Представьте этот холод.

Наверное, там очень сыро, как было в нашей ванной, когда мать оставила меня в ней и забыла, а Руби вернулась домой и нашла меня там с обрезанными волосами, всю в мыле, брызгающую воду на коврик.

Падение будет продолжаться день и ночь и еще часть дня после: водохранилище было глубже, чем его выкопали в тысяча девятьсот четырнадцатом году. И когда я достигну дна и посмотрю вверх, там будет грязно – листья, отходы, машинное масло и мусор типа старых кроссовок и бутылок, который набросали сюда люди – вот таким и станет мое небо.

Все это когда-то рассказывала мне Руби.

И вот теперь я стояла у самого края, но не кричала ее имя. Что бы ни говорили люди, я не была сумасшедшей. Между нами было столько воды, что она попросту бы меня не услышала.

Я думала о том, что произошло. Она пыталась спасти меня – дважды. В первый раз я почти утонула, и сестра нашла другую девочку, чтобы отдать ее вместо меня. Так получилось, что этой девочкой оказалась Лондон. Но во второй раз, самый худший и самый последний, она прыгнула вместо меня сама. Если бы я знала, то опередила бы ее.

Вот что я рассказала бы ей, если бы она могла меня слышать.

Я взобралась на камень, на котором обычно сидела: он выдавался вперед больше остальных, наполовину погруженный в воду. Я ощущала себя ребенком, у которого кто-то из родственников сидел в тюрьме, отсчитывая свой срок до того дня, когда его выпустят. Их разделяла стеклянная стена, за которой постоянно наблюдали вооруженные охранники. Никаких касаний, ничего такого. Они могли приносить подарки, если это было разрешено: журналы и фотографии, которые можно наклеить на стены камеры, но сначала все это хорошенько досматривали. И между встречами они не могли отправлять сообщения друг другу.

Мне повезло больше. Мне не нужно было ждать дней посещений – я могла приходить в любое время, хотя это не означало, что я увижу ее. И я могла оставаться на всю ночь, если хотела. Теперь я жила с матерью, неохотно. И хотя она снова бросила пить, ей было все равно, как поздно я приходила, даже если это была ночь перед учебным днем. А может, она просто догадывалась, к кому я ходила.

Я помахала журналом, выложила клубничные конфеты из «Камби». Потом вытащила одну сигарету – только одну, потому что, как только она вернется, я разрешу ей выкурить ее и потом она официально бросит курить – и ее зажигалку с голой гавайской танцовщицей. Я выкладывала все это осторожно, чтобы не намочить. И меня тревожило, что будет зимой, когда водохранилище замерзнет. У нас не так много времени.

Потом я ждала.

Иногда время пролетало незаметно, и я не успевала опомниться, как на телефоне срабатывал будильник – пора было возвращаться домой, потому что утром нужно идти в школу. Но были и такие ночи, которые, казалось, длятся вот уже несколько световых лет, наподобие того, сколько времени требуется свету звезды, увиденной в телескоп с Земли, а на самом деле давно уже угаснувшего Солнца, долететь до нас.

Наверное, со звуком в Олив было то же самое. Типа как если я бы позвонила ей одним ноябрьским четвергом и она смогла бы услышать меня только еще через три ноября. Я переживала, что так оно и есть, и надеялась, что нет.

Если вы хотите, сильно хотите чего-то, это может сбыться – вам просто нужно приложить необходимые усилия. Например, поверить. По-моему, это мне когда-то сказала Руби.

И я верила, что однажды ночью это произойдет. Она увидит меня на этом камне, увидит, что я жду ее, и подплывет.

Может, она схватит меня за лодыжку, чтобы я завизжала от страха. Или сначала попробует привлечь мое внимание, чтобы я осветила ее своим фонариком посреди водохранилища, куда свет почти не достает. Но вероятнее всего, она просто выйдет из воды, как будто лежала и загорала где-то рядом. Она будет держаться непринужденно, потому что не захочет расстраивать меня.

Она взберется на камень. Выглядеть она будет точно так же, как всегда, только волосы станут длиннее и будут обвиваться вокруг ее талии. Выйдя на поверхность, она тут же замерзнет – мне нужно не забыть приносить с собой свитер. А так в ней ничего не изменится – только кожа станет бледнее. Но если я приложу руку к ее груди, то не почувствую, как ее легкие наполняются кислородом, потому что у нее выросли жабры.

Она будет скучать по дому, как же иначе. Я знала, что она скучала по мне, но готова поспорить, что она скучала и по другим вещам: по сухим парням, за которыми можно присматривать, потому что парни из водохранилища очень скользкие. И по всему тому, что можно достать только тут, наверху: жареной еде и красному вину, и еще солнечным очкам, потому что там внизу в них вообще ничего не видно. Я знала, что она скучала по своей машине и по длинной ровной дороге, по которой можно нестись с выключенными фарами. Я была уверена, что она скучала по нормальной подушке, потому что ряска, должно быть, очень липучая и пристает к волосам. Она скучала по вещам, которые я воспринимала как должное: солнечному свету, грозам и ужасно приставучим поп-композициям, даже если до этого она слышала их тысячу раз. Наверное, она скучает и по каким-то глупостям, например: по застрявшей в глазу реснице, по стирке и по тому, как потом нужно складывать белье, по тому, как раздражающе обдирается лак с ногтей и от него можно избавиться, только купив жидкость для снятия лака. По всяким таким мелочам.