Край неба - Андрей Александрович Васильев

куда труднее, чем с Белозеровым. Дядя Илья относится к тому типу людей, для которых чужого мнения не существует в принципе, потому, собственно, они с моим отцом насмерть и разругались лет десять назад. Но я все равно его с днем рождения всегда поздравляю. И проведать недавно заезжал, когда узнал, что у него со здоровьем дела плохи. Он меня, правда, не принял.

Вот так, за разговорами, в которых выяснялось, что мы, оказывается, то и дело ходили одними и теми же дорожками, наша дружная компания почти добралась до места назначения. «Почти» — потому как шлагбаум, который упомянул Валера, на самом деле в какой-то момент преградил нам путь. Прав он оказался, поселок, в котором некогда обитал господин Левинсон, охраняли на совесть, просто так внутрь не проскочить. Нет, теоретически можно было дождаться ночи и перелезть через забор в точке, максимально удаленной от КПП, но это как-то унизительно. Мы же не воришки какие-то? Опять же, тогда нам в доме придется еще почти сутки провести, ожидая нужное время, что ни разу не радует.

— Куда? — осведомился у меня крепыш в темно-синей куртке с желтыми нашивками сразу после того, как я опустил окно. — К кому? Пропуск заказан?

— Пропуска нет, — признался я, — но есть ключи от дома, который недавно принадлежал Левинсону Мару Ароновичу, а теперь куплен…

— Стоп-стоп, — наморщил лоб охранник. — Ну да, что-то такое было, предупреждали нас. Ваша фамилия как?

— Смолин, — произнес я, уже догадываясь, что, похоже, Белозеров и вправду на этот раз выбрал очень и очень толкового начальника охраны.

— Во, точно, — подтверждая мои предположения, крепыш вытянул руку в направлении шлагбаума и пискнул маленьким брелком, который в ней находился, — нас насчет вас предупредили. Проезжайте. Где находится дом, который вам нужен, знаете?

— Так навигатор покажет, — вместо меня ответил Швецов. — Доберемся.

Полосатая палка поднялась вверх, и мы въехали на территорию поселка.

Глава 16

Не соврали фото, что мне в свое время выслал Александр, владения бывшего профессора и вправду оказались дивно хороши. Наверное, задумай я и в самом деле причинить этому милому месту какой-то вред, мне было бы очень и очень жалко подобное творить. Много зелени, перголы, которые живописно оплетал вьюнок, альпийская горка, несколько небольших резных скамеек, расставленных на редкость по уму, в тенечке, под деревьями, и, наконец, непосредственно дом. Добротный, уютный даже на вид, с просторной террасой, с балкончиком, на котором, наверное, чудо как хорошо пить чай теплым летним вечером и всем таким прочим.

Нет, само собой, я и дом бы сжег, и сад вырубил, понадобись мне это для дела, но расстроился бы сильно. Я же все-таки не варвар какой. Да и Альбина, поди, уже представляет, как будет блаженствовать в местных красотах, не хотелось бы ее печалить таким развитием событий.

Внутри дом оказался не хуже, чем снаружи. Как есть профессорское гнездо, никакой помпезности, зато присутствует выверенная продуманность единого стиля. Добротная старая мебель, причем не новодел какой-нибудь, а натуральный сталинский ампир, максимум удобств, которые может предоставить нынешнее время, много книг и полное ощущение того, что покойный Левинсон точно не бедствовал.

— Неплохо дядька жил, — оглядевшись, сказал Толян. — Уж явно не на учительскую зарплату.

— Он в институте работал, дятел! — осадила его Жанна. — Там другие деньги.

— Один хрен не такие, на которые вот эдакое можно построить.

Валера тем временем огляделся, а после спросил у меня:

— Саш, у нас сколько времени есть? На который час у тебя рандеву с Марком Ароновичем назначено?

— Два с копейками осталось, — глянул я на экран смартфона. — В пять минут шестого час икс грянет.

Узнать точное время смерти профессора было очень несложно. По одной из первых же ссылок в Яндексе я попал на сайт его учебного заведения, где в первых же строках некролога значилось то, что «…в семнадцать часов пять минут перестало биться сердце действительного члена академии…», ну и так далее. Великое дело Всемирная паутина, здорово таким, как я, жизнь упрощает.

— Славно, славно. — Швецов покрутил головой и улыбнулся. — А вот и она, родимая. Подала голос.

Хранитель кладов потер ладоши и, прыгая через ступеньку, помчался по лестнице на второй этаж. Ну а я последовал за ним. Чего тут одному стоять-то?

Там обнаружились две спальни, еще один санузел, некое подобие гостиной и ожидаемо — кабинет хозяина дома. Большой, заставленный книжными шкафами, сделанными под потолок, где с достоинством поблескивали тусклым золотом корешков издания явно не вчера выпущенных книг, с кожаным диванчиком, на котором можно было передохнуть после тяжкого интеллектуального труда, с письменным столом, сделанным из дуба лет сто, а то и более назад, и прочими обязательными академическими изысками.

— Душевно, — оглядев все это великолепие, отметил я, подумав, что, может, и поторопился, отказавшись прибрать дачку Левинсона к рукам. Ну и еще удивившись тому, что его дети весь этот антиквариат перед продажей не вывезли и через аукцион не продали. — Умел профессор жить. Во сколько же ему эта старинная красота обошлась?

— Новодел, — отмахнулся от меня Валера, присев на край стола. — Разве что книги более-менее чего-то стоят, а вся мебель свеженькая, ей двадцати лет нет. Если хочешь, могу даже дать тебе координаты мастерской, где вот такое клепают. Причем не сильно дорого.

— Везде обман, — опечалился я. — Никому веры нет.

— Почему обман? — Швецов подошел к одному из шкафов, открыл его и провел пальцем по корешку одной из книг. — Очень толково исполненный реплик. За основу брали мебель конца девятнадцатого века, древесину обрабатывали по тогдашним технологиям, лаки и материалы брали аутентичные. А Брокгауз и Ефрон так вообще оригинальные, второе издание, то, что вышло в восьмидесяти двух полутомах плюс четыре дополнительных. Хорошее издание, причем в отличной сохранности, что нечасто встречается. Давно хочу таким обзавестись, да все забываю. То одно, то другое.

— Считай, что обзавелся, — подумав, махнул рукой я. — Если нравится — забирай.

— Серьезно?

— Какие шутки? Только вот задолбаемся мы их с тобой в машину таскать, чую. Они ж небось тяжелые.

Полагаю, Альбине Брокгауз и Ефрон как шли, так и ехали. А даже если и нет, то вряд ли она станет поднимать шум из-за четырех опустевших книжных полок, сообразит, что оно себе дороже выйдет.

— Спасибо. — Валера снова провел ладонью по золоту книжных корешков. — На днюху можешь мне ничего не дарить. И на Новый год, пожалуй, тоже.

— А брошь-то? — спросил я у него. — Она где? Ты же вроде ее учуял? Или мне показалось?

— Где-то тут, — обвел рукой кабинет Валера, а после хлопнул ладонью по дверце одного из шкафов. — Вернее здесь. Тайник, Саня, тайник.