Путь одиночки - Антон Кравин

Он только что мог погибнуть. Это ладно, это ерунда, за столько лет в Секторе Фидель научился не бояться опасности. Но он мог не спасти Владу — вот что страшно. С этой мыслью помирать пришлось бы: что Владе не помог, предпочел дело свое единственной дочери. Да человек ты после этого или тварь хуже хамелеона?!

И Фидель решил идти в Москву.

К нему, будто почувствовав его настроение, подошел Зулус, пес Влады, ткнулся в ладонь холодным носом. Фидель потрепал его по загривку:

— Идем вместе, брат.

* * *

Выдвинулись на рассвете. Поразмыслив, Фидель взял с собой только двоих — Модеста и Севу. Может, и не лучших бойцов лагеря, зато проверенных товарищей. Модест и Сева, непохожие близнецы, пришли в Сектор вместе с Фиделем, да и раньше они дружили, еще когда жена была жива, а Владка — маленькая совсем… Если уж с кем ее и выручать, то с братьями Жуковыми.

Модест, высокий блондин со слегка оплывшей фигурой бывшего спортсмена, на предложение выручить Владу ответил согласием и молча пошел собираться. Сева, маленький круглый брюнет, долго и въедливо выспрашивал у Фиделя подробности плана, а когда выяснил, что плана нет, сел разрабатывать, перевел кучу бумаги, ничего путного не придумал — так, в общих чертах набросал, но остался доволен собой.

Когда покидали лагерь, Зулус увязался-таки следом, и Фидель не стал его прогонять: пес скучал по Владе не меньше его самого.

Сева был проводником, и проводником хорошим. Хотя маршрут до Твери все знали неплохо, а пропуска «старичкам» Фидель продлевать не забывал.

Шли по непривычно пустому Сектору, огибая искажения, молчали каждый о своем. Когда дружбе больше десятка лет, все уже сказано и разговоры становятся необязательными. Ты и так понимаешь, о чем думает идущий рядом.

Утром переменчивый октябрь преподнес неприятный сюрприз: небо затянули темные тучи, порывами ветра бросало снежную крупу, подмерзшая трава хрустела под ногами, при дыхании изо рта вырывался пар. Зулус шумно обнюхивал кусты, но беспокойства не проявлял — ни одной твари по пути не встретилось.

До Твери добрались быстро.

— Давайте перекусим, — предложил Сева, — с утра не ели ничего. Тут заведение есть — «Укурка». Название, конечно, дурацкое, но кормят прилично.

«Укурку» Фидель знал, он сам не раз и не два здесь останавливался пообедать, когда шел «в цивил» или домой. Заведение «держала» всем известная Гарри, девушка Момента, и это было кстати: ее можно порасспросить, ведь наркоман был заодно с похитителем, Фидель видел, как они слаженно отстреливались на складе Цыбулько.

Модест, как всегда, согласился с мнением большинства — молча кивнул. Он всегда был неразговорчив, а с возрастом так и вовсе передал вербальную функцию брату.

Сева, оживившись, повернул к таверне.

По Твери будто Мамай прошел: разруха, запустение, ни прохожих, ни зверья. У входа в «Укурку» возился бармен Косой, пытался что-то сделать с развороченной дверью.

— Утро доброе, — поздоровался неунывающий Сева. — Это кто же тут так постарался?

— Хренозавр. — Косой обернулся. — Здорово, мужики. Извините, мы закрыты.

— Что, совсем закрыты? Косой, а за Барьер как, пускают?

— Там такие дыры в Барьере — кого угодно пускают. Здесь вчера, — бармен вытер руки о грязный рабочий комбинезон, — такое творилось… Ну и вам там, наверное, несладко пришлось.

— А скажи, Косой, ты мою Владу не видел? — спросил Фидель.

— Владу? Давно она не появлялась.

— Понятно. А проводника Момента? Он вроде с Гарри дружил.

Косой задумался. Видно было, что вчера ему сильно досталось: под глазами синяки, лицо расцарапано, костяшки пальцев сбиты в кровь.

— Заходил дня два назад или три. С этим прорывом все из головы вылетело. К Гарри заходил. Кажется, ему переправиться через Барьер надо было по-тихому.

Модест кашлянул, Сева хмыкнул. О том, что с похитителем был Гена Момент, все знали. Осталась мелочь: выяснить, куда этот хмырь направился, куда Владу уволок.

— А где Момент сейчас? Мне он, Косой, по делу нужен.

— Чего не знаю, Фидель, того не знаю. Чаще всего он в Химках появлялся, а где живет — кто же мне расскажет! Да найдешь его, человек приметный.

Это точно, приметный: наркоман, беспринципный торгаш. За каждый найденный «сувенир» требует денег, да побольше, побольше. Такому неведомо сострадание, и понятно, почему он взялся помогать похитителю — предложенными деньгами соблазнился.

— Если найдете Момента, — Косой уставился поверх голов, — пожалуйста, попросите его передать Гарри, чтобы связалась со мной. Я ее вчера за Барьер переправил. Волнуюсь теперь, как она.

Фидель пообещал передать и повел свой маленький отряд к переправе через Волгу. Зулус трусил рядом, периодически отвлекаясь на вкусные запахи из подворотен.

Кроме Ротмистрова, в Москве был еще один человек, который давно уже хотел наладить контакт, но Фидель его по идеологическим причинам сторонился. Человек достаточно влиятельный, может, и удастся его уговорить помочь. Он бандит, мерзавец еще тот, но лучше уж с ним работать, чем с Ротмистровым, — хоть все по-честному будет.

Конечно, за подарок должен быть отдарок, и в ответ на услугу Фиделю придется сотрудничать. Продавать железы, хорошо, если не все, а только часть — стать винтиком в махине теневого оборота биотина.

Когда-то давно, когда у Кострова еще было время читать книги, в «Соло на ундервуде» писателя Довлатова он прочел замечательный ответ на заявление «Я не продаюсь!» — «А вас покупали?» Федора Кострова пытались купить не раз и не два, но ни у кого не получалось, потому что деньги его интересовали мало. Теперь пришла пора продаться, но не за материальные ценности, а за безопасность и жизнь дочери.

— Куда мы теперь? — спросил Сева. — Ищи этого Момента по всем Химкам.

— Мы не будем его сами искать, Сева. Мы пойдем к Тихому Дону. Он поможет. Он давно хотел наладить со мной бизнес.

Модест вздохнул осуждающе, но ничего не сказал. И даже Сева промолчал — понял, что спорить бесполезно.

Фидель представил, как собственноручно убьет похитителя дочери, и прибавил шагу.

Химки; Москва.

Когда Данила добрался до Химок, уже светало. Небо было затянуто тучами, скрывавшими Московское сияние (если оно все еще продолжалось — в чем Данила не был уверен), из туч сыпал мелкий снег. Холодно, сыро, мерзко…

Он брел по коттеджному поселку, с трудом переставляя ноги. Усталость прошедших дней навалилась на плечи, заставив ссутулиться, тупой ноющей болью вгрызалась в затылок. Наверно, это было последствие Всплеска или еще какой-нибудь незримой дряни, вырвавшейся из Сектора в реальный мир… Данила вспомнил, что творилось с ним, когда погиб Лазебный, и внутренне содрогнулся. Не дай бог опять поймать такое.