Викинги. История эпохи. 793–1066 - Клим Жуков

По крайней мере не было сначала. И эта элита обеспечивала точку кристаллизации суммы насилия, составляя самый активный класс общества. Люди, которые входили в него, были в состоянии за свою жизнь увидеть Багдад, Бердаа, Константинополь, побывать в Швеции, Дании, потом отправиться в Англию – и вернуться обратно в Новгород. Кто еще мог позволить себе такое? Для средневекового земледельца подобные подвиги были немыслимы; это было доступно только воинской элите. Данные рассуждения подтверждает тот факт, что все наши войска весьма быстро перешли на скандинавский образец ведения пешего боя, с круглыми щитами и мечами: следовательно, северные гости оказывали серьезнейшее влияние на местное население, представляя собой высший слой стремительно формировавшегося общества. Однако и сами они не могли не подвергаться воздействию местного языка и местных обычаев. Любопытно, что славянские послы (элита из элит) регулярно клянутся Перуном в договорах с Византией – в частности, 944 и 971 годов:

«…да не получат они помощи ни от Бога, ни от Перуна…»

Клятва именем Перуна (причем, что характерно, наравне с Богом), а не Тора и не Одина, говорит о том, что они уже отождествляли себя с местными жителями. Скандинавы не привносили в новые земли агрессивного религиозного начала: им было свойственно молиться тем богам, которые изначально отвечали за данную местность. У любого скандинава всегда имелся при себе молоточек Тора на тот случай, если вдруг придется возвращаться домой (где, как известно, действуют другие боги), но пока он жил на славянской территории, он клялся Перуном.

Также мы наблюдаем, как представители скандинавской элиты в массовом порядке переодеваются в местные одежды: к примеру, в курганах Черная могила и Гульбище (X век) под Черниговом лежат люди, одетые и экипированные никак не по-скандинавски. Высокие золоченые хазарские шлемы, степные стремена, нагайки для лошадей – а рядом скандинавские длинные мечи каролингского типа и турьи рога, окованные серебром и украшенные причудливой чеканкой, изображающей сцену то ли из славянского эпоса, то ли из скандинавской мифологии. Вдобавок к этой пестрой смеси в Черной могиле найдена бронзовая фигурка, которую многие ученые считают изображением скандинавского божества (скорее всего, Тора) – на основании почти полной идентичности с похожими амулетами, обнаруженными в Скандинавии и Исландии. Среди древностей Руси IX–XI веков нет ничего подобного этой статуэтке. Отсутствие славянских, балтских, финских или тюркских аналогий и целый ряд параллелей в скандинавском материале (в том числе и описания в «Младшей Эдде») позволяют предположить, что бронзовый идол имеет скандинавское происхождение (или же был изготовлен скандинавским мастером на территории Древней Руси). Конечно, нельзя исключать вероятность того, что покойник все-таки не был скандинавом и божество затесалось среди прочих вещей случайно. Однако подобное практически невозможно: при всей эклектичности погребального инвентаря сам обряд захоронения отмечен несомненными скандинавскими чертами. Скорее всего, в этом кургане погребен знатный воин, так или иначе связанный с варяжской средой, а бронзовая фигурка играла роль «пропуска к нужному богу». Вот так, на «живом» примере мы наблюдаем удивительную картину синтеза элементов различных культур.

В это же самое время в славянских землях надолго исчезают скандинавские княжеские имена. Казалось бы, совсем недавно нашими князьями были Ингвар и жена его Хельга – но их сына уже зовут Святослав: он стал полностью местным, славяноязычным, хотя сохранил генетическую и культурную связь со скандинавами[156]. Скорее всего, в действительности имя звучало как Сфендослав. По всей видимости, это двойное имя, в котором соединились скандинавский и славянский корни. В любом случае это уже был местный, ассимилировавшийся человек – одетый и говорящий как все вокруг. Отдельно нужно сказать о его прическе. Историк Лев Диакон описывает Святослава так:

«Голова у него была совершенно голая, но с одной стороны ее свисал клок (локон) волос – признак знатности…»

На ковре из Байё изображены воины с точно такими же норманнскими прическами – с длинной челкой, падающей набок, и бритым затылком. Таким образом, буквально в несколько приемов пришельцы превращаются в местных – и растворяются здесь полностью. Поэтому предлагаю, слыша заявления об отсутствии скандинавских генов на русских территориях X века, отвечать следующим образом. Следы этих генов, безусловно, присутствуют в славянском населении. Однако разве они могли оказать серьезное влияние, если скандинавы не составляли даже 1 % от всего этого населения? Конечно, при таком раскладе их непросто обнаружить! Тем не менее в широком (а не только генетическом) смысле слова наблюдалась масштабная ассимиляция «сторонних элементов» славянской «почвой». Слияние ротсманов, славян и финно-угров в единую воинскую элиту сразу же отразилось в наших письменных источниках, фиксировавших имена, детали быта и поведения, законодательные тонкости. Стала важной уже не национальность как таковая, а принадлежность к этой воинской элите. Потому что, как только пешая дружина пересела на коней и оформилась как профессиональное образование «княжьих мужей», доступ в ее ряды человеку «с улицы» оказался закрыт. Все остальное население отныне было просто остальным населением, и за убийство его представителя назначалась вира (штраф) не больше, чем за угон коня.

Так началась уже русская история: времена от Владимира до Ярослава Мудрого. Она больше не имеет прямого отношения к викингам. Однако начало образованию Русского государства было положено именно в этом гигантском движении народов, идеологий и интересов: скандинавов, представлявших собой военно-торговый элемент, и славян, направлявшихся им навстречу. Этот двунаправленный поток народов и товаров сформировал Русь и превратил Восточную Европу в такую, какой мы знаем ее теперь.

Мы уже достаточно подробно поговорили практически обо всех сторонах бытия викингов. Обсудили их вооружение, корабли, походы, верования и географию с экономикой. Теперь можно открыть одну из саг и посмотреть, как все это богатство применялось в жизни: проведем и своеобразное практическое занятие, и в некотором роде знакомство с культурой этих непростых людей. Нам поможет сегодня «Сага об Эгиле».

Эгиль Скаллагримссон в переводе на язык привычных нам фамилий и отчеств означает «Эгиль – сын Грима Лысого». Это самый известный из исландских скальдов, то есть поэтов. Он мастерски слагал стихи. Не исключено, что существовали и более выдающиеся скальды, но до нас сведения о них не дошли. Так что можно с полным правом считать Эгиля этаким «солнцем исландской поэзии». Что характерно: в ту пору не было принято указывать авторство стихов, но стихи Эгиля обычно отмечены его именем. Дело в том, что в исландском языке слово «автор» появилось только в XVIII веке: до этого просто не было необходимости в самом понятии. Действительно, зачем нужно специальное слово, если, слыша стих известного человека, люди и так знали, кому он принадлежит. Если же они этого не знали, то, стало быть, стих не заслуживал внимания и запоминать там было нечего. Вот такая незатейливая, но действенная логика. Получается, стихи Эгиля были на редкость неординарны, раз уж его авторство отмечалось современниками особо. Интересно, что далеко не все стихи, которые приписываются Эгилю, действительно созданы им. Судя по содержанию, он во время написания стиха уже не жил, или еще не жил, или данная местность находится слишком далеко от тех краев, где он бывал. Тем не менее ему до сих пор продолжают приписывать различные тексты – просто потому, что он был в свое время крайне известным человеком, да и за давностью лет сделать это несложно: кто теперь разберется во всех хитросплетениях?