Авантюры открытого моря - Николай Черкашин

Старший механик т/х «Хасан» А. Устинов:

«Экипажи всех захваченных судов — а это 250–270 человек — разместили в бараках лагеря Бланкенфельд. Сюда же вскоре доставили и большую группу евреев — владельцев меховых магазинов и фабрик. Почему-то у них были просроченные советские паспорта и еще какие-то беженские, вроде нансеновских.

Мы жили общей надеждой на то, что нас рано или поздно обменяют на немецких моряков, интернированных в СССР. (Их было гораздо меньше, чем советских в Германии. Только благодаря гражданскому мужеству начальника Рижского порта, запретившего немецким судам покидать Ригу 21 июня 1941 года, несколько экипажей попали в руки советских властей. — Н. Ч.) И вскоре — в начале августа первого года войны — 60 моряков, прибывших в Штеттин для приемки шаланд землечерпального каравана, были погружены в автофургоны и отправлены к болгаро-турецкой границе на обмен. С нетерпением ждали и мы своего часа. Но вместо нас отправили торговцев пушниной. Потом, уже на родине, выяснилось, что сработали большие деньги — дали кому надо и их приняли как моряков. А нас повезли вглубь Германии — в Баварию».

В маленький баварский городок Вайсенбург осенью 41-го года доставили шесть экипажей с интернированных советских судов «Хасан», «Волгалес», «Днестр», «Магнитогорск», «Эльтон» и «Каганович». Их разместили в старинном замке Вюрцбург, расположенном на вершине горы. Он и сейчас там стоит, привлекая внимания туристов: высокие башни, отвесные стены, глубокие рвы, подъемный мост… Но интернированным морякам было не до экзотики. Из всех смертных моряки, привыкшие к постоянному движению, и необозримому пространству морей, хуже всего переносят заключение в камерах.

Капитан т/х «Хасан» X. Балицкий:

«На этой почве у некоторых из нас стали проявляться своеобразные «заскоки». Одни совершенно по-детски мечтали: «Эх, была бы у меня шапка-невидимка да ковер-самолет!» Другие всерьез обсуждали побег с помощью воздушного шара…. Впрочем, вызревали и более серьезные проекты. Но об этом чуть позже».

Морально-психологические тяготы усугублялись муками голода. Кормили с расчетом на то, чтобы довести людей до животного состояния, когда за корку хлеба и лишнюю миску баланды человек пойдет на что угодно.

Старший механик т/х «Хасан» А. Устинов:

«Всю жизнь знал, что есть два вида хлеба — черный и белый. В Вюрцбурге мы все открыли для себя красный хлеб — он был испечен из свекольного жмыха. Очень скоро мы все превратились в жалких доходяг.

По международным законам интернированные граждане не должны привлекаться к принудительным работам. Совет капитанов сразу же заявил администрации тюрьмы: работать на фашистскую Германию не будем. Немцы, стараясь выдержать букву закона, стали принуждать нас к работам голодомором. Мы ели любую траву, почки с деревьев, кору… Появились первые покойники. Тогда пошли на компромисс: пойдем на работы, которые не носят прямого военного характера. Так нас стали водить вниз — в город, на лесопилку. Там мы сколачивали ящики для снарядов. Потом нас привлекли к изготовлению знаков различия — погон, эмблем, нашивок. Нет худа без добра. Наш радист, Женя Рудаков смотал из нитей металлической канители несколько индукционных катушек и смастерил примитивный детекторный приемник. Тайком пронесли его в замок. Теперь мы могли слушать берлинское радио. Среди нас были моряки, которые знали немецкий. По подтексту сообщений Геббельса угадывали истинное положение на фронтах. А потом стали принимать и сводки Информбюро из Москвы. Распространяли новости в экипажах. Самое главное — наш Ленинград, где жили наши семьи, вовсе на захвачен, как нам тут внушали. Он держится! Держались и мы…»

Капитан т/х «Хасан» X. Балицкий:

«Кормить стали чуть лучше. Но все равно голод мучает по-прежнему… На мощеном дворе замка растут несколько деревьев, между проволочным заграждением пробивается зелень. Весной 42-го года голодные люди объели все почки на липах, ели одуванчики, крапиву… Чтобы отвлечь мысли о еде, поднять дух, занять людей, мы — мои коллеги-капитаны С. Дальк, М. Богданов, Л. Новодворский, И. Филиппов, С. Ермолаев и я — создали курсы штурманов. Капитаны и механики читают лекции по морским дисциплинам, а в перерывах получаем от курсантов трогательную «зарплату.» — сигаретный окурок величиной с ноготь, который тут же пускается по кругу…

Экзаменационная комиссия выдала успешно сдавшим испытания временные дипломы, которые потом, с возвращением на родину, были утверждены Министерством морского флота, и несколько выпускников «мореходки замка Вюрцбург» долгие годы водили свои суда в моря и океаны…

…Еще мы стали переводить английские книги на русский язык. Немецким — в знак протеста — никто не занимался, хотя это в чем-то и облегчало бы нашу жизнь. Так мы перевели бесценную для моряков и авиаторов «Последнюю экспедицию Уоткинса на Гренландию». Жаль, что в русском варианте она до сих пор не издана, а ведь рукопись сохранилась…

…В крепости кроме советских моряков, содержались отдельно от нас интернированные чехословаки. Однажды, когда наши камеры уже заперли на ночь, мы услышали необычный шум во дворе и выстрелы… Утром узнали — несколько чехов попытались бежать. Они спустились со стен, но не смогли выбраться из глубокого рва, окружавшего замок. Так их всех и расстреляли. Мы поняли, в одиночку и даже группами предпринимать какие-либо действия безнадежно. Надо сплачиваться, серьезно организовываться…»

Так возник подпольный комитет сопротивления. Кроме капитана Балицкого в него вошли старший механик Устинов, капитан Дальк, старпом Иконников, радист Рудаков и еще несколько человек. Сначала их акции носили чисто агитационный характер: распространяли среди моряков те новости с фронтов, которые удавалось перехватить из эфира. Уже за одно это всем комитетчикам грозила смертная казнь. Но они готовились к большему…

Старший механик т/х «Хасан» А. Устинов:

«В августе 42-го в замок были доставлены пленные генералы и старшие офицеры Советской Армии. Чтобы мы их не видели, нас загнали по камерам, затемнили окна, а общий коридор перегородили кирпичный стеной. Все же нам удалось выглянуть во двор. Уж на что мы были доходяги, а эти вообще походили на скелеты, обтянутые кожей. Мы просто ужаснулись их изможденному виду… Решили наладить с ними связь и слегка подкормить. По инициативе комитетчиков моряки стали урезать свои скудные хлебные пайки. Те, кто ходил в город на работы, мастерили деревянные портсигары, игрушки и обменивали их у бюргеров на хлеб, с риском быть замеченными охраной. Но как передать провизию пленным генералам и офицерам? Ведь нас разделяла глухая кирпичная стена. Никаких контактов. Полная изоляция. Однако уборная во дворе была общей. Сначала водили нас, потом выпускали их… Вот тут-то и нашли «канал передачи». Хлеб и картофелины укладывали в матерчатую сумку, а потом, просунув ее в «очко», подвешивали посылку на вбитый гвоздь. Тем же путем сумка возвращалась. Вместе с хлебом передавали и информацию радио Москвы.