Авантюры открытого моря - Николай Черкашин

Шхуна строилась для поиска пропавшей полярной экспедиции Франклина в конце XIX века. И сама разделила ее участь. В этом есть своя мрачная мистика…

Среди нескольких версий о судьбе брусиловской экспедиции, есть и такая достойная, на первый взгляд, фантастики Александра Беляева: шхуна «Святая Анна», вмерзшая в лед, продолжает свое неспешное движение по большому кругу, вовлеченная в так называемый центральноарктический циклический дрейф.

Известный полярный авиаштурман В. Аккуратов утверждал, что в 1937 году, пролетая в районе Земли Франца-Иосифа, видел под крылом вмерзший в лед безлюдный парусник с тремя мачтами и обломанными реями. По силуэту судно очень напоминало «Святую Анну». (Уж не Аккуратов ли прообраз летчика Саши Григорьева в «Двух капитанах»?) Полярники-профессионалы говорят — возможно. Брошенный в Арктике экспедицией Мак-Мора корабль дрейфовал во льдах 57 лет.

Может быть, и «Святая Анна», присыпанная снегом, в гирляндах инея на реях все еще вершит свое тихое кружение вокруг земной оси? И какой-нибудь непридуманый пилот ли, рыбак, моряк однажды поднимется на ее палубу и распахнет примерзшую дверь обледенелой рубки, где неистлевший в вечном холоде судовой журнал, как книга судеб, откроет участь тринадцати оставшихся на борту брусиловцев?

Штральзунд, Октябрь 1988 года

В Штральзунд меня занесло безо всяких дел. Просто в один из воскресных дней мои берлинские друзья Петра и Манфред, у которых я гостил, решили показать мне старый ганзейский город-порт. Мы сели в скорый поезд, бегущий на северо-восток Германии и через три часа, как до Твери, докатили до Штральзунда.

Островерхий город с взъерошенной временем красной чешуей черепиц, весьма походил на Ригу, с той разницей, что вместо Даугавы Штральзунд рассекала неширокая протока между материком и островом Рюген, соединенным с портом железнодорожной дамбой. _

Лютеранские петухи на шпицах смотрели в море. От остывшей Балтики веяло промозглой осенью, и мы отправились на поиски подходящего кабачка.

В средневековых припортовых улочках с не по-немецки облупленными обветшавшими домами (правительство ГДР почему-то не баловало Штральзунд дотациями) шныряли храбрые корабельные крысы, давно сменившие трюма пароходов на подвалы Хинтерланда[29]).

Мы обогнули монастырь Святого Духа с госпиталем для престарелых матросов и нашли то, что искали: два фонаря — зеленый и красный зазывно светились в сумерках перед входом в бир-штуббе — пивной погребок — «У Ханзы».

Красные фонари не означали здесь ничего дурного. Их прочные рифленые стекла, способные выдержать удар штормовой волны, служили раньше на морских судах в качестве отличительных огней левого борта, зеленые же — правого. Они и при входе в погребки расположены именно так, как привычно морскому глазу: красный по левую руку, зеленый — по правую.

Туристы сюда почти не заглядывают, опасаясь нарваться на не слишком вежливое замечание подвыпившего моремана. Но с бывалыми берлинцами я чувствовал себя в этом простецком зале, завешенным старыми сетями и гравюрами парусников, в своей тарелке.

Рослый немолодой буфетчик в кольчужном фартучке на пивном брюшке и наколотой на предплечье розой ветров, кивнул нам на столик под деревянным рулевым колесом, украшавшем стену зала. К ступице штурвала была прикреплена русская икона, как мне сначала показалось — Божией Матери. Однако, приглядевшись, я разобрал церковнославянскую вязь — «Святая Анна Кашинская». Штурвал этот маячил прямо у меня перед глазами. На медной накладке проступали затертые латинские литеры —…Andor…

Это все что оставалось от названия судна, которое когда-то управлялось этим штурвалом. «Андорра»? — Гадал я. — «Шандор»?

По моей просьбе Петра спросила у буфетчика, что за имя начертано на штурвале. Тот пожал плечами, и сказал, что эту реликвию добыл для бара его отец, бывший рыбак. Он вызвался позвонить ему и набрал номер. После недолгой беседы, пересказал нам, то, что услышал:

— После разгрома Гитлера Германия страшно голодала, и администрация союзных держав разрешила немецким рыбакам выходить в Балтийское и Северное моря. Но никому не хотелось вытягивать своими тралами морские мины, которыми оба моря были начинены, как хороший суп клецками, и все сейнеры забирались подальше на север. Отец ходил механиком на небольшом траулере. В ту пору по морям носило много всяких брошенных и полузатопленных посудин. Особенно часто встречались они в Северном море, куда течениями выносило остатки разгромленных арктических конвоев. Был случай, когда рыбаки пришвартовались к брошенному сухогрузу и привезли в Штральзунд замечательный улов в виде груды новеньких американских, солдатских ботинок.

Однажды, это было осенью 1946 года, отцовский траулер едва не врезался в густом тумане в брошенную парусную шхуну. Высадившись на нее, рыбаки обнаружили много мясных консервов. Провиант перегрузили в трюм траулера, заодно сняли этот штурвал и эту икону. Забрали также и граммофон с пластинками.

— Чей это был парусник?

— Отец не знает. На нем не было ни флага, ни имени на борту.

Вот и вся история.

Я покидал Штральзунд, даже не подозревая, что этот город таит ключ к тайне «Святой Анны». Точнее половинку ключа. Вторая его часть приоткрылась именно там, откуда шхуна лейтенанта Брусилова вышла в свой последний и, хочется верить, все еще неоконченный рейс — в Екатерининской гавани, на гранитных берегах которого стоит город Полярный. Во времена Седова и Русанова, он назывался Александровском-на-Мурмане, в честь последней российской императрицы — Александры Федоровны. Некогда рыбацкий поселок на выходе из Кольского залива, превратился за сто лет своего существования в большой по заполярным меркам город, в крупную военно-морскую базу Северного флота. Вот в этом ныне забытом Богом и Минфином граде, выходит на невесть какие средства, — на энтузиазме любителей истории края — провинциальный журнал «Екатерининская гавань». Один из номеров подарил мне главный редактор этого уникального издания Игорь Опимах. Открываю и первым делом читаю статью на «местные темы» — «Экспедиция Брусилова». А в ней такие строчки:

…Шхуна вышла из Петербурга 10 августа (28 июля) 1912 года… Когда «Святая Анна» выходила в финский залив, произошел замечательный эпизод. Мимо проплыла яхта «Стрела», на борту которой находился будущий президент Франции Пуанкаре.

— Как прежде называлась яхта? — Поинтересовался он.

— «Пандора».

— Да, — задумчиво сказал будущий президент. — Пандора — богиня, которая неосторожно открыла сундучок с несчастьями.

И эти слова оказались пророческими». Стоп! «Пандора»! «Святая Анна» называлась раньше «Пандора». Нанести новое имя на борта — поддела. Но на штурвале и некоторых других важных деталях шхуны было выбито ее первородное имя «Пандора». На медной накладке рулевого колеса в штральзундском кабачке были вытравлены литеры «…andora…» А ведь это вполне могли быть остатки надписи «Pandora», которую суеверные моряки, попытались забить. Икона Святой Анны, — какую же еще могли вручить им перед походом?! Именно той святой, в честь которой и перенарекли судно. Конечно же, это могла быть икона и Николы Морского, покровителя моряков, и Христа Спасителя. Но к штурвалу «…andor…» была прикреплена все же Святая Анна. Два совпадения… По двум точкам штурмана берут пеленг. Можно ли это маленькое открытие считать пеленгом на пропавшую Шхуну? Что если именно брусиловскую «Аннушку» встретили в Северном море немецкие рыбаки? Разве не могла она со своим мощным противоледовым корпусом продержаться на плаву с 1914 по 1946 год. Как бы там ни было, но и эта история лишь пополнит злосчастный сундучок Пандоры, и без того набитый версиями о судьбе «Святой Анны» и ее команды.