Пропавших без вести – не награждать! - Геннадий Сорокин

Лоскутов, чтобы успокоить душу, проверил часового. Мертв. Крупный осколок в сердце.

– Лука, будем сидеть здесь, у офицерской комнаты. Отсюда весь холл просматривается и лестницы под контролем.

– Гостей, что ли, ждешь, Николай Егорович? Откуда они возьмутся… – бывший партизан прервался на полуслове, прислушался к тишине. – Вроде на кухне кто-то есть.

В ответ на его слова на пол в варочном цехе с грохотом обрушилась металлическая посуда.

– Егорыч, у тебя граната есть? – вполголоса спросил Лукин. – У меня все кончились.

– Успокойся. – Лоскутов достал из портсигара папиросу, постучал мундштуком о крышку, закурил. – Лука, если бы на кухне были немцы, они ни за что не стали бы посудой греметь. Если сомневаешься, то сходи, проверь.

– Не, нам лучше вместе держаться. А еще лучше, для поднятия духа, коньячка офицерского хлебнуть. По глоточку.

– Успеешь. Покончим с немцами – причастишься.

– Как скажешь!

Лукин прошел в комнату отдыха, разрезал спинку дивана, пощупал обивку.

– Слышь, Николай Егорович, а диванчик-то из хорошей кожи сделан. Если такую на сапоги пустить, то им сносу не будет. Вырезать кусок, что ли?

– Брось ерундой заниматься. Что ты с ним делать будешь, в сидор запихаешь?

– И то верно… Николай Егорович, а ты видел, здесь на стене портрет какого-то усатого мужика висит. Не знаешь, кто такой? На одного моего знакомого похож.

– Это Никола Тесла, американский ученый.

– Не, такого не знаю. Николай Егорович, я давно хотел тебя спросить: если мы не вернемся из рейда, то будем «пропавшие без вести»?

– Угу! – ответил Лоскутов, рассматривая броуновское движение пыли в луче света.

– Самое паскудное на войне – это сгинуть без вести, – Лукин вышел в холл, достал кисет. – Самого бойца это, конечно, не касается – если он жив, то даст о себе знать, а если мертв – то мертв. А вот для родни «пропавший без вести» – это хуже не придумаешь! Ни бабе по новой замуж выйти, ни детям отцом-героем гордиться. Одно слово – был человек, и нет его! Куда делся – не понять. То ли в плену, то ли в могиле.

Пыль в луче света перед Лоскутовым дрогнула – значит, движение воздуха в холле изменилось. Что это может быть? Откуда появился сквозняк, неужели из подземелья?

Николай Егорович жестом показал Луке на бронированную дверь, потом на рот: мол, продолжай говорить дальше, не останавливайся.

– А еще в нашей деревне был случай, – Лукин снял с плеча автомат, отошел от Лоскутова к лестнице. – Пропал один мужик без вести, и жена его вышла замуж за соседа. А мужик возьми да и вернись – он, оказывается, в тюрьме сидел…

Бронированная дверь с грохотом распахнулась настежь, из нее в холл выбежали трое немцев с автоматами наперевес. Лоскутов дал по ним длинную очередь и отпрыгнул к стене, в сторону ворот.

Гитлеровцы, выскочив из узкого подземного хода в просторный холл, не успели быстро сориентироваться на открытом пространстве и вместо Лоскутова обстреляли проем в комнату отдыха.

Николай Егорович вновь нажал курок, но выстрела не последовало. Патроны кончились. Такое бывает, когда расслабишься после боя и вовремя не проверишь оружие.

Сверху, от лестницы, по немцам застрочил Лукин, но промазал.

Менять магазин под обстрелом врага – дохлое дело: пока вставишь новую обойму, пока передернешь затвор, пока изготовишься для стрельбы – противник сто раз успеет нашпиговать тебе грудь свинцом.

Схватив голой ладонью ППШ за раскаленный кожух, Лоскутов швырнул его в немцев и бросился через холл в караульное помещение, но, сделав шаг, споткнулся о щель в плите и упал.

Ближе всех к Николаю Егоровичу оказался рослый мужчина в черном комбинезоне. Он дал по Лоскутову длинную очередь из автомата, но взял прицел слишком низко и, естественно, промазал: стрелять по лежащему человеку надо длиной очередью снизу вверх, а не «веером» слева направо.

Лежа на полу, Лоскутов видел, как человек в комбинезоне стреляет по нему, держа автомат у бедра. Промахивается. Берет прицел выше и падает, схватившись за живот.

«Молодец, Лука, выручил!»

У входа в подземелье остался один немец. Он, решив, что Лоскутов убит, развернулся лицом к лестничному маршу и застрочил по Лукину короткими очередями.

Ошибка в объекте атаки стоила ему жизни – Николай Егорович одним движением выхватил из кобуры пистолет и прицельно, как в тире, расстрелял автоматчика.

И наступила тишина.

И первым звуком, который ее нарушил, было звяканье катящейся с лестницы гильзы.

Потом окружающий Лоскутова мир обрел звучание: в выбитых окнах второго этажа завывал усиливающийся на улице ветер, у входа в подвал стонал раненый. Цокая подковками на каблуках, в холл спустился Лукин.

– Все, что ли? – спросил он.

– Вроде бы да, – Николай Егорович подошел к немцам, забрал свой автомат, сменил магазин. – Ты как, Лука, цел?

– Э-э-э, – промычал в ответ Лукин, указывая рукой на вход в подвал.

Лоскутов обернулся. Бронированная дверь медленно закрывалась. Николай Егорович рванул к ней, но человек из подземелья опередил его – бросил в холл осколочную гранату.

– Атас! – Лоскутов одним прыжком заскочил в нишу к убитому часовому и втиснулся между ним и стеной. Лукин, по проторенной дорожке, драпанул по лестнице вверх.

От взрыва гранаты Николая Егоровича слегка оглушило. Не дожидаясь, пока пройдет звон в ушах, он поднялся, подбежал к двери. Так и есть, немец успел закрыть ее изнутри!

Злости Лоскутова не было предела. Он в ярости застучал кулаками по броне:

– Открой дверь, сволочь! Открой, подлец, хуже будет! Открой, я тебя живым оставлю! Слово офицера даю, я не стану тебя убивать…

Но дверь безмолвствовала.

Николай Егорович плюнул с досады, матерно выругался:

– Если эта тварь мне лодку сломает, клянусь партбилетом, я прикажу его живьем сжечь!

Хромая, подошел Лукин.

– Что с тобой, ты ранен? – спросил Лоскутов.

– Ранен. Стыдно сказать куда. В задницу.

– А ну, повернись! – по левой ягодице бывшего партизана расползалось темное пятно. – Лука, а как такую рану перевязывать? Лука, ты чего улыбаешься?

– Если бы ты знал, как я счастлив, Николай Егорович! Задница, она ведь все стерпит. А ведь могло бы с другой стороны прилететь! Вычищал бы сейчас яйца из штанов.

– Иди, продезинфицируй рану коньяком. Я разрешаю.

На улице перед замком упали первые крупные капли дождя.

* * *

Исход боя в центре острова решил начавшийся ливень. Не сговариваясь, противоборствующие стороны сменили позиции: немцы, прикрываясь стеной дождя, оставили оборонительные позиции у казарм и вдоль берега отошли на юг, к причалу, а русские покинули зенитную батарею.