У ворот Ленинграда. История солдата группы армий «Север». 1941—1945 - Вильгельм Люббеке

с роскошной ванны с горячей водой, которая была для нас недоступна дома. Это было счастливое начало нашей совместной жизни.

Борьба за выживание. Декабрь 1945 – август 1949 г.

Как только союзные державы предоставили немцам возможность в западной части страны начать восстановление экономики и промышленности, условия жизни начали улучшаться. Хотя постепенно жизнь налаживалась, в общей экономической ситуации в послевоенной Германии еще не произошло значительных изменений. Даже карточная система, введенная во время войны, еще продолжала существовать года два после ее окончания. На карточки мы могли приобрести только ограниченное количество продовольствия или предметов одежды. Трудно было с жильем и транспортом.

После свадьбы Аннелиза переехала ко мне, в комнату у тети Фриды. К счастью, район Гамбурга Винтерхуде, где жила тетя и был ее магазин, был одним из немногих районов города, который уцелел в наибольшей степени после бомбардировок.

Несмотря на то что мы снимали комнату у тети Фриды, наше финансовое положение было исключительно тяжелым. После свадьбы Аннелиза оставила работу в питомнике ее отца. Хотя мы и теряли добавочный доход, замужние женщины редко работали вне дома в то время. Во всяком случае, устроиться на работу было сложно.

Теперь, когда я стал мужем Аннелизы, на меня легла обязанность содержать ее. Несмотря на наши постоянные усилия хоть как-то сэкономить, моей небольшой зарплаты едва хватало на скудное питание. Нашу постную диету пополняли продукты из питомника господина Берндта. И все же постоянное чувство голода заставляло меня искать другие возможности пополнить наш рацион.

Однажды в конце недели я поехал в Гифхорн, небольшой городок в 160 километрах к югу от Гамбурга. Рядом с городом располагалась ферма моего дальнего родственника. Придя к нему домой, я попросил у него картошки. Немного поворчав, он все же выполнил мою просьбу, хотя ясно дал понять, что не приветствует мой визит. Подобно многим фермерам, ему не нравились горожане, которые приезжали в деревню за продуктами питания.

Поздним вечером я вернулся домой к жене и тете Фриде с полным мешком картофеля, усталый и униженный. Ужасное положение, в котором мы находились, было гораздо хуже того, что мы испытали во времена Великой депрессии. После еще одной поездки в Гифхорн, уже к осени 1946 г., стало ясно, что мы должны найти иной источник пропитания.

Моя сестра Марлен сильно рисковала, когда приносила нам несколько раз посылки с едой из Пюггена, переходя через «железный занавес». Я же был в последний раз дома уже больше двух лет назад. Конечно, я стремился повидать свою семью, но отправляться в зону советской оккупации, тайно пересекая границу, было рискованным предприятием. Прежде мы с Аннелизой на это не могли отважиться. Но голод не тетка. У нас не оставалось выбора.

Мы сели на поезд, отправлявшийся в городок Берген, расположенный в 120 километрах от Гамбурга. Здесь можно было перейти границу. Несмотря на поджидавшую нас опасность, Аннелиза задремала на моем плече. Тот сентябрьский день был уже на исходе, когда наш поезд подошел к станции. Пройдя короткое расстояние по Банхофштрассе к границе, мы стали ждать сумерек.

Соловьи пели в ночи, а мы с Аннелизой в небольшой группе таких же, как мы, людей переходили границу. Вдоль нее еще не успели установить минные поля и колючую проволоку, но сектор безопасности в 3–5 километров шириной, где имели право находиться только местные жители, патрулировался солдатами-красноармейцами. Когда мы прошли уже половину пограничной зоны, в темноте раздался окрик на русском «Стой!», от которого у меня неприятно похолодело внутри.

К нам подошли два русских солдата, не говорившие на немецком. Один из них жестами дал знать Аннелизе, что она может идти, а мне приказал следовать за ним. Поскольку солдаты были вооружены автоматами, было бесполезно сопротивляться или бежать. Стараясь сохранять спокойствие, я сказал Аннелизе, что она должна покинуть меня, прежде чем солдаты не передумали.

На мгновение растерявшись, она направилась к лесу. В ее глазах, когда она бросила на меня испуганный взгляд, стояли слезы. Пограничник подтолкнул меня в спину автоматом, и мы пошли. Через полтора километра мы вышли к большому каменному фермерскому дому. Мне велели оставаться в гостиной.

Вне всякого сомнения, что меня, как офицера вермахта, если только они узнают об этом, сразу же направят в лагерь для военнопленных в Советском Союзе. Русские уже в этом году арестовали одного из моих кузенов. Он был студентом-медиком в одном немецком университете в советской зоне оккупации. Ему дали два года лагерей в Сибири без всякого объяснения. Если так поступили с ним, то тогда что же ждало меня – бывшего немецкого офицера.

Прошло три-четыре минуты, я нажал на дверь, и она оказалась не заперта. Распахнув дверь настежь, я спрятался за ней. Но никто не вошел, чтобы проверить, где же я. Тогда я решил рискнуть и ударился в бега. Русские услышали подозрительный шум, раздались гневные крики.

В кромешной тьме леса я бежал, пригнувшись, солдаты начали вслепую стрелять из автоматов в моем направлении. Очереди хлестали по кустам и стволам деревьев вокруг меня. Давно привыкший к грохоту стрельбы, я продолжал уходить от преследователей, не останавливаясь. В полусогнутом положении, чтобы быть менее заметным, я, словно спринтер, рвался вперед, стараясь как можно дальше убежать от дома.

Опасаясь, что советские военные патрули в этом районе могли быть подняты по тревоге, я бежал, не переводя дыхания, через лес в направлении деревни Хоэндольслебен, находившейся на расстоянии 5 или 6 километров, в надежде, что Аннелиза придет туда к моей тетушке. Для меня было большим облегчением увидеть мою жену на пороге дома. Мы долго стояли обнявшись, и я осознал, что уже в который раз одолел судьбу-злодейку.

Несмотря на мой побег, оставалась реальная угроза со стороны местных немцев-коммунистов, которые могли узнать о моем присутствии в деревне и сообщить об этом русским. Еще большую опасность представлял тот факт, что семья была под подозрением из-за членства моего дяди в нацистской партии, хотя он сам теперь находился в английском лагере.

Рано утром на следующий день представитель местных коммунистических властей неожиданно нагрянул с проверкой, нет ли в доме контрабанды. Взбежав по лестнице на чердак, я спрятался под грудой старой одежды, в то время как Аннелиза осталась с тетушкой внизу. Последовали долгие расспросы и обыск, я все больше начинал нервничать, что начнут проверять и на чердаке. Даже когда проверяющие ушли полчаса спустя, я понял, что дом тетушки – место небезопасное и, кроме того, она сильно рискует из-за меня.

Наутро мы с Аннелизой отправились из Хоэндольслебена в Пюгген,