Руда. Возвращение. Скрижали о Четырех - Надежда Ожигина

Император смягчился, точно ребенок, получивший игрушку взамен утерянной. Как ученик Эрея он мог не бояться соперников в славном рыцарском мастерстве.

– Я хочу на нее взглянуть, – распорядился упрямый монарх.

– Воля ваша, мой государь, – согласился маг и отступил, наконец, от трона.

Скривив губы, Император долго смотрел ему вслед, бормоча невыполнимые угрозы – для успокоения души. После чего, осушив залпом кубок, отправился отдыхать, завершая затянувшийся пир.

Эрей задержался в зале, пристально изучая гостей.

Линар о чем-то спешно договаривал с Вартом Даго-и-Нором, Эмберли провожал печальным взглядом упорхнувшую вслед за мужем Императрицу, капитан Гонт с кислым видом обходил посты, сменяя гвардейцев Серебряной Роты на караулы дворцовой стражи. Было видно, что он устал, отчаянно хочет спать, но службу ставит превыше усталости.

Маг продолжал осматривать редеющие группы гостей, допивавших вино, торопливо жующих и говорящих о всякой всячине, почти потерял надежду и повернулся, чтобы уйти, но тут вдруг увидел ее и тотчас забыл о прочих заботах ушедшего дня.

…Девушка совсем не смотрела в его сторону. Черные волосы разметались по плечам, ветер сорвал с них яркую рысью шкуру, и неброский походный камзол почти сливался со скалами, точно змеиная кожа. Незнакомка пристально смотрела в небо, безнадежно кривя красивые губы. Весь вид ее выражал отчаяние, обреченность, она не ждала помощи, не верила в победу, но готова была биться до смертного хрипа…

Эрей сморгнул, и наваждение сменило цвет.

Черноволосая незнакомка в рысьей шкуре стояла в проеме дальнего окна, надежно скрытая тяжелой портьерой, пристально смотрела в ночное небо и неторопливо потягивала вино из хрустального кубка, кривя красивые губы. Меховой плащ чуть сдвинулся, обнажая стройное загорелое бедро, едва прикрытое кожаной курткой, лодыжку, обтянутую высоким мягким сапогом, и ножны с десятком метательных ножей. Это оружие, так же как и непременный ритуальный плащ выдавали в ней уроженку далекой Викки, дочь жреца, прочие же вольности в одежде объяснялись частично немыслимой для Сурового края жарой, частично – нравом молодой ведьмы.

Она была так притягательна, что маг невольно шагнул вперед, она звала его, тянула то ли общей судьбой, то ли общим проклятьем, обещая разделить то ли жизнь, то ли смерть, но у Эрея не было желания разбирать этот сложный клубок мотивов. Он ждал, что она обернется, едва он двинется к ней, и точно – красавица дернулась от окна и посмотрела ему в глаза, и во взгляде ее была упоительная двойственность, изумление и испуг, и что-то еще, от чего соблазнительный образ колыхался, плыл, таял, сливаясь с тьмой за портьерой…

Когда Эрей дошел, наконец, до окна, от чаровницы остался лишь аромат медовых яблок, как послевкусие вина, как отголосок менуэта. И за окном, там, в непроглядной темноте, сияла нестерпимым светом Эя Лорейна, звезда надежды.

Маг поймал себя на том, что улыбается звезде.

Кем бы ни была эта девушка, размышлял он, стоя в оконном проеме, он, несомненно, связан и с ней, и с ее медноглазым кавалером. Он слышит их присутствие, ощущает в пространстве, чует, точно зверь, отголоски запаха и беды. Он боится этих встреч, насколько вообще маг может бояться, но и жаждет их всей душой, ждет, будто в эти минуты соединяется разбитая на части мозаика, складывается кусочек к кусочку, сплетая новую судьбу, недобрую, но цельную.

Он не мог понять, отчего это с ним происходит.

Он очень не любил чего-то не понимать, а потому отложил решение проблемы до утра. На рассвете Эрею думалось лучше, будто освобожденное солнце придавало новые Силы заблудившемуся разуму, подстегивало, точно всадник скакуна. До рассвета оставалось не так много времени, стоило употребить его с толком и попытаться отдохнуть.

Маг одолел половину пути к своей спальне, запрятанной в самый дальний, труднодоступный угол дворца, как пронзительный женский крик, услышанный скорее сердцем, чем ушами, заставил его опрометью кинуться обратно.

Он помчался по коридорам, почти не касаясь паркета, прыгая через три ступеньки, сбивая придворных и слуг, внушая ужас одним своим появлением; он проносился мимо столбенеющих людей, двигаясь на грани способностей. Оттого, что другие остались глухи, продолжали веселиться или неспешно беседовать, делалось еще страшнее. Ему казалось, он сходит с ума, теряет единственное, чем всерьез дорожил, – рассудок! – и все же рвал жилы, выкладываясь в дикой звериной скачке. Не сбавляя скорость, он раскидал стражу Серебряной Роты и выбил ногой дверь в покои Императора; застыв на миг перед растерянным Радом, скинувшим камзол и отдавшимся во власть куаферов, он ринулся дальше, в тот конец коридора, где была опочивальня государыни.

Перед бравыми гвардейцами, скрестившими алебарды, нерешительно топтался отец Свальд, пытаясь убедить упрямцев, заслонившихся от него серебром. Светлый тоже почувствовал что-то, поймал Силой дара и тщетно пытался упредить опасность. Из-за тяжелых створок раздался вскрик, слышимый, реальный, за ним едва уловимый стон, полный муки; гвардия дрогнула, невольно оглянувшись, и налетевший маг кратким заклятьем снес охрану вместе с дверью.

Он не сразу разглядел Рандиру, скрытую царившей в комнате мглой и упавшим на ложе балдахином, но, повинуясь щелчку руки с длинными чернеными ногтями, захлопнулись все окна покоев и по стенам побежала огненная рунная вязь, замыкая комнату в магический кокон. Прорвавшийся следом Свальд торопливо сдернул полог и склонился над потерявшей сознание Ранди, пробуя нащупать заветную жилку на шее.

– Жива! – кратко доложил он вошедшему в опочивальню Императору. – Все в порядке, полог на нее упал, она испугалась… Уже приходит в себя.

– Снова ты! – рявкнул взбешенный Рад советнику, швыряя в стражу полотенцем в остатках питательной маски. – Какого черта ты вытворяешь!

Возможно, маг и ответил бы, кратко и предельно доступно, но тут, услышав голос мужа, очнулась государыня.

– Помогите! – прошептала бледная как смерть Рандира, обводя комнату ополоумевшим взглядом. – Пощадите меня, пожалуйста!

– Успокойся, душа моя, – Рад поспешно присел на кровать к жене и крепко обнял, замыкая в кольце рук. – Это сон, всего лишь сон. Все хорошо!

– Да, – покорно закивала Ранди, понемногу приходя в себя, – сон… Какой страшный сон, друг мой, какой ужас, у меня до сих пор трясутся руки.

– Что вам приснилось, государыня? – отец Свальд снял с пояса кошель с травами, выбрал придирчиво пару стебельков, растер в пальцах и принялся массировать виски Императрицы. – Вы нам расскажите, и вам сразу станет легче и спокойнее, все забудется, вот увидите!

– Да, – снова вздохнула Рандира, с наслаждением втягивая терпкий травянистый запах. – Конечно, отче, только… Только защитите меня от него! Сон, всего лишь сон, Боже Единый, какое счастье, что это сон, я чуть с ума не сошла, когда он вышел из стены и протянул ко мне свои страшные руки!

– Он? – осторожно переспросил Император, но смолк под гневным взглядом звездочета.