За гранью долга - Василий Горъ

— Ничего… — ответил монарх. — Ни-че-го! А почему? Хотите, я вам скажу? Потому, что все вы привыкли почивать на лаврах! Как же, тысячники армии Иаруса Молниеносного! Непобедимые воины, от которых в панике бежит все и вся. Так? А ведь для того, чтобы сохранить палинтоны в целости и сохранности, не надо было ничего придумывать! Достаточно было вспомнить, что подступы к полевому лагерю можно осветить… Скажи, Молинер, когда ты последний раз освещал подступы к полевому лагерю? А?

— Давно, сир… — потупив взгляд, признался воин.

— И что, ты не смог додуматься послать к обозу своих солдат, чтобы они притащили оттуда полированные щиты? Или у тебя было слишком мало топлива, чтобы разжечь достаточное количество костров? Что молчишь? Чья это обязанность? Моя? Кстати, а в обозе щиты есть?

— Сомневаюсь, сир… — тяжело вздохнув, признался тысячник.

— Отлично… Одейна ко мне! Живо!! — заорал король. И, угрюмо посмотрев на тысячника, добавил: — Если он скажет, что в его телегах есть хотя бы один щит, то я тебе не завидую…

Имение рода Сарбазов напоминало небольшую крепость: вместо обычного забора его окружали каменные стены в три человеческих роста с машикулями и зубцами. А над воротами, ведущими во внутренний двор, нависала самая настоящая надвратная башня с массивной герсой. Пятиэтажный замок посередине внутреннего двора тоже выглядел своеобразно — вместо окон три первых этажа украшали бойницы. Видимо, поэтому после прогулки по улочкам, примыкающим к имению, и двухчасового наблюдения за воротами, рядом с которыми стояли тяжеловооруженные латники, у моего оруженосца слегка испортилось настроение:

— Ну, и как вам родовое гнездышко начальника Ночного двора Делирии, милорд? — поинтересовался он, когда мы, обойдя имение по периметру, снова вышли на Лисью улицу.

— Из тебя бы получился хороший политик… — усмехнулся я, и, поправив сползающую с плеча сумку с инструментом, остановился рядом с фонарным столбом. — Этот же вопрос, только заданный в лоб, должен был звучать по-другому: "ты что, все еще хочешь туда пробраться?" Да, хочу. И не вижу ни одной причины, способной мне помешать…

— А высоченные стены, эти латники и арбалетчики, которые стояли возле кордегардии? — споткнувшись на ровном месте, воскликнул Том. И испуганно посмотрел по сторонам.

— Латники стоят только рядом с воротами. Арбалетчики… бдят, но почему-то во дворе. Зато на стене, примыкающей к улице Менял, всего один часовой. А еще я практически уверен, что граф — тут, в имении. И уже спит…

— С чего вы это взяли, милорд? — удивленно поинтересовался Ромерс. И, вспомнив о своей роли, снял с плеча стремянку.

— Когда мы первый раз прошли мимо ворот, латники переминались с ноги на ногу, держали свои алебарды абы как и не отрывали взглядов от поворота на Королевский проезд. Так?

Томас пожал плечами и неуверенно кивнул.

— Когда мы сделали круг и снова прошли мимо, они уже изображали статуи и старались не шевелиться. При этом их взгляды были направлены… куда?

— Я не заметил, ваша светлость… — сокрушенно признался мой оруженосец.

— Во двор… — ухмыльнулся я. — Что, по-твоему, могло измениться за эти полчаса?

— Вы считаете, что пока мы осматривали стены, в имение приехал граф Сарбаз? — с сомнением в голосе спросил Том. — Мог, конечно. Но, на мой взгляд, объяснение может быть и другим. Скажем, начальник караула вышел проверить посты…

— Логично… — улыбнулся я. — Тогда почему во-он между тех зубцов до сих пор торчит верхушка шлема? Вряд ли начальник караула слепой. И не заметил, что один из его солдат нагло спит. Кстати, скажи мне, кто или что может угрожать домочадцам начальника Ночного двора в имении, расположенном в самом центре столицы?

— Ничего, милорд…

— Угу. Значит, его стражники давно привыкли изображать службу. Желание напрячься у них появляется только тогда, когда в имени возвращается Хозяин. Пока он дома и бодрствует — стража бдит. Уехал или заснул — расслабляется…

— Мда. Мой отец такого начальника повесил бы на ближайшем суку… — задумчиво посмотрев в сторону надвратной башни, пробормотал Ромерс. — А воинов отправил бы пасти овец…

— И был бы совершенно прав… Ладно, фонарщик, зажигай лампаду. А то мы тут застоялись… Пора идти дальше — город утопает во тьме…

— Сейчас, милорд… — Томас забрался на лестницу, и через несколько мгновений над нашими головами засияло маленькое солнышко…

…Часовых на стене не оказалось — судя по голосам, раздающимся из угловой башни, оба стражника, забыв про службу, ожесточенно резались в кости. Резонно рассудив, что желающих влезть в замок по отвесной стене не было, нет, и не будет, и, вместо того, чтобы тупо пялиться в темноту, можно пополнить свои кошели.

Отрывать их от игры я не стал. Вместо этого, оглядев освещенную парой фонарей громаду здания, жестом приказал Тому спускаться. А потом, дождавшись, пока он скроется среди фигурно подстриженных кустов, последовал за ним.

Как обычно, основная часть хозяйственных пристроек имения пряталась за центральным зданием. И представляла собой жуткое нагромождение разномастных строений, в которых даже в это время кипела жизнь. На конюшне переругивались конюхи, рядом с каретным сараем два дюжих мужика усердно чинили колесо, а в кустах около одного из флигелей раздавались весьма красноречивые вздохи.

Приказав Тому ждать, я подкрался к увлеченным друг другом любовникам, и, на ощупь оценив стоимость ткани валяющегося на земле женского платья, выхватил из ножен кинжал. Аккуратный удар рукоятью — и охваченный страстью здоровяк уткнулся лицом в землю рядом с головой тихо поскуливающей девушки. Легкое прикосновение клинка к ее горлу — и вместо возмущенного вопля из горла девицы послышался приглушенный хрип.

— Закричишь — убью… — еле слышно пообещал я. — Ты меня поняла?

— Д-да… — так же тихо пробормотала перепуганная до смерти девица.

— Вот и отлично. Мне надо, чтобы ты показала, где расположены окна… или бойницы, через которые днем освещаются покои твоего хозяина. А еще я хочу, чтобы ты рассказала, как охраняется его этаж и сколько стражников в доме вообще. Солжешь — прирежу. Нет — останешься живой и здоровой…

— Р-расскажу, м-милорд… — кивать девушка поостереглась, но коротенькое движение подбородка оказалось достаточно красноречивым.

— …и даже могу проводить… — после небольшой паузы неожиданно добавила она. — Если вы прирежете скотину, которую оглушили…

— Его? — удивленно посмотрев на лежащего ничком мужика, поинтересовался я. — Зачем?

— Надо… — прошипела девица. И, видимо, сообразив, что причину такой просьбы все-таки стоит объяснить, мгновенно сменила тон на просительный: — Вы пришли и ушли. А мне тут жить. Жизнь, в которой есть этот урод-десятник — хуже каторги. С утра до вечера — работа, а ночью — он… Ненавижу… Впрочем, какое вам дело до меня и моих проблем?