Седьмая Казнь - Стивен Ридер Дональдсон

И все же сын короля Аббатора не колебался. Никогда еще прежде он не был так уверен в себе, как сейчас. В голове у него была только одна мысль. Зачем же еще был он рожден? Зачем же, как не для этого случая, клялся он в верности своему отцу, своему народу, Беллегеру?

Глядя прямо в мутные глаза Сирджана Марроу, принц ответил:

– Я буду драться.

И повернулся к двери.

Когда принц проходил мимо других заклинателей, он заметил выражение печали на лице магистра Авейла. В глазах толстячка стояли слезы. Ухмылка горбуна сверкала злобной жаждой возмездия. Принц кивнул им обоим без выражения, стараясь скрыть, как сильно бьется его сердце.

И все же, когда принц покинул кабинет архивариуса, он позволил себе возликовать, словно одержал трудную победу. С каждым шагом ярость в его жилах все больше и больше походила на музыку. Трубный глас.

Наконец-то – наконец-то! – принц нашел свой путь. Он увидел настоящее лицо заклинателей. И у него теперь появился шанс смирить их!

* * *

Рвение принца сохранялось все то время, пока слуга вел его обратно в комнату. Однако когда дверь за ним затворилась и была заперта и когда он возбужденно отмерил шагами расстояние комнаты от стены к стене, мысли его повернулись к предстоящему испытанию, и настроение принца изменилось.

Принц не знал, кого магистры изберут своим бойцом. Он знал только, что состязание будет несправедливым, бесчестным, пристрастным. Но как именно несправедливым? Как именно пристрастным? Какое-то время смысл предупреждения Сирджана Марроу ускользал от него. С точки зрения принца, любая битва один на один будет неравной – он сам окажется в более выгодном положении. Сражаясь с амиканцем, принц не опустился бы до того, чтобы выстрелить в него из винтовки. Зато в более грозного врага – магистра Раммиджа, например, или незнакомца из неизвестной земли, или даже в Амандис – принц выстрелил бы, не колеблясь. Имея в патроннике пулю, он смог бы убить так же внезапно, как и любой заклинатель. Одного выстрела было бы достаточно для того, чтобы победить своего соперника. Если бы этот выстрел и не окончил бы сразу бой, то ранение дало бы принцу время для перезарядки.

Или у архивариуса был наготове какой-нибудь другой боец? Кем бы он ни был, его ждет та же судьба.

Почему же тогда магистр Марроу предупредил его?

Потребовалось много времени и шагов от стены к стене, прежде чем у принца появилось совсем другое понимание политики архивариуса, угрозы архивариуса. От этой новой мысли принц остановился на месте как вкопанный.

Он мог бы спасти Беллегер и не рискуя жизнью в поединке чести. Ему же дали книгу Эстервольта. У него уже было средство разрушить Амику. Его враги лишены магии. Все, что требовалось Беллегеру, – это достаточное время, чтобы изготовить пушки.

И тогда…

Принц Бифальт тяжело опустился на ближайший стул. Даже сев, он чувствовал себя так, словно потерял равновесие.

У него не было причин рисковать в поединке чести. Ему не нужна была Седьмая Казнь. Даже без книги Марроу победа Беллегера была уже очевидной. Архивариус сказал многое. Королевский сын мог бы спасти свой народ обычной ложью.

Простое «да». Я буду послом от Беллегера. Я буду выпрашивать мир. Магистры не поняли бы, что обещание его лживо. Они могли говорить в его голове, но не могли читать его мыслей. Магистр Марроу сказал об этом. Если бы они знали, что у него на сердце, они не стали бы вызывать его. Им не нужно было бы испытывать его или обманывать, самим лгать ему.

Без сомнения, заклинатели усомнились бы в его уступчивости. Но они в конце концов приняли бы ее. Что им еще оставалось? Правда оказалась бы скрытой от них до тех пор, пока он не вернулся бы в Беллегер и не начал бы готовить свой народ.

Простая ложь. Ложь, которую принц никогда бы не подумал произнести.

Почему он не произнес «да»? Стал ли он теперь слишком благороден для того, чтобы проглотить неправду? Теперь, после того как он бесчестно задумал сдаться в пустыне, заявив, что он «готов»? После того как он уже не раз признал, что ему нужна теургия – сила, которую он презирает, – для победы над Амикой?

Задаваясь такими вопросами, принц испытывал какое-то незнакомое ему доселе чувство. Он назвал его желанием съежиться. Возможно, это был стыд. Но у принца был уже готов ответ. Заклинатели сами достаточно часто лгали. Они могут и снова солгать. Они могут оставить у себя книгу Гексина Марроу после того, как принц убьет их бойца. И если бы принц солгал, что согласен добиваться мира, это не отличалось бы ничем. Магистры могли и тогда отказать ему в «Трактате» Эстервольта. Они могли только изображать свою добросовестность. Принц не считал их честными людьми. Что сделали они для того, чтобы заслужить это?

И все же, именно тогда, когда принц спорил так сам с собой, он понял, что обманывался насчет своего доказательства. Он упустил самую важную правду – правду о нем самом, о принце Бифальте.

И эта правда заключалась в том, что принцу по горло надоело бесчестие. Надоело бесчестие его собственных намерений. Надоело надеяться одолеть Амику, обесчестив собственный народ. «Вы воюете сами с собой». Надоела ложь, манипуляции и испытания. «Неужели вы уже развращены?» Надоело прогибаться под чужие цели.

Принц выбрал поединок чести вместо лжи, потому что хотел, если сможет, жить как честный человек – и умереть так же, если не сможет жить. Вот в этом и была правда.

Монах ордена Поклонения Многим попытался сказать ему…

Если принц проиграет своему бесчестному противнику, цена будет высока. Но если он победит, награда тоже будет высока. В любом случае принц будет самим собой. Бесчестие останется уделом магистров – не его. Он решил быть твердым. Так было нужно Беллегеру. Так было нужно его отцу. Но принц и не представлял, что ему придется выбирать между будущим своего народа и своей собственной честью – или что этот выбор будет настолько мучительным.

Не было таких яростных слов, чтобы выразить чувства принца. Мир был слишком велик. Принц был слишком мал, чтобы соответствовать требованиям мира.

Теперь принц наконец-то понял, что магистрам было, в сущности, все равно, кто победит в войне Беллегера с Амикой. Для их целей – создания выгодной для обороны границы – одно объединенное королевство подходило так же хорошо, как и два, живущих в мире – и неважно, будет это Беллегер или Амика. Если они добивались мира, то они добивались его только для того, чтобы возможная оборона западных границ стала сильнее.

И все же теперь заклинателям нечего было терять в сражении принца с их бойцом. Если принц погибнет – Амика захватит Беллегер или магистры победят Беллегер другими средствами. Если принц убьет своего противника, то Беллегер захватит Амику. Этот поединок, как и отказ принца служить послом мира, как и его упущенная возможность солгать – как и любой возможный исход его поиска «Седьмой Казни» Гексина Марроу – все только приближало бы заклинателей к исполнению их желания.