Когда сияние нисходит - Лори Макбейн

…И скажи папе, что кавалерия расквартирована на ипподроме, вполне удобное размещение для людей и лошадей. Военнопленных федералов заперли в вонючем табачном складе на Джеймс-Ривер. Папа будет крайне доволен такой расстановкой сил.

Блайт Люсинда.

Маленькая Люси. В то лето, когда ей исполнилось шестнадцать, она вышла замуж за своего возлюбленного Адама. Медовый месяц они провели в Новом Орлеане, отплыв туда на корабле Адама «Блайт спирит»[16], и Адам всерьез верил, что это хороший знак на будущее. До начала войны они оставались в Ройял-Бей. Потом переехали в Ричмонд, к Натану и Алтее. Блайт помогала сестре с детьми, а позже они поддерживали друг друга, пока сражались мужья.

А свадьба Ли? Они должны были пожениться в апреле шестьдесят первого, но свадьбу отложили из-за смерти матери Мэтью. Они ждали, но обстановка становилась все тревожнее. Южная Каролина тоже вышла из Союза. Той зимой, после объявления о помолвке, Мэтью приезжал крайне редко и оставался не больше чем на день-другой. Но никогда не забывал невесту и всегда пребывал в ее мыслях. Даже в эти суровые дни она почти каждый день получала письма и подарки, маленькие сувениры в знак его любви.

В апреле, когда они должны были пожениться, Ричмонд стал столицей Конфедерации. Форт Самтер был подожжен войсками конфедератов, требовавших от федеральных войск убраться с их земли. Мэтью пришлось немедленно вернуться в Чарлстон из опасения, что выход из Союза южных штатов приведет к вооруженному конфликту.

Мэтью оказался прав. К осени началась война.

Мэтью.

Дорогой Мэтью. Он погиб где-то в Северной Каролине, прежде чем успел вернуться к ней. Прежде чем они смогли пожениться. Больше они не увиделись. А ведь она любила его! Тетка Мэтью прислала крайне сухое сообщение о смерти Мэтью из Уиклифф-Холла, где теперь жила с сыном. Только от Бенджамена Ли они смогли узнать подробности. Какая трагическая и ужасная смерть! Мэтью застрелил снайпер, лежавший в засаде, когда колонна мятежников маршировала по дороге. Мэтью так и не понял, откуда прилетела роковая пуля. Ли уложила на место письма, ощутив прикосновение к чему-то холодному. Веер Блайт, подаренный ей на пятнадцатилетие Палмером Уильямом. Рядом лежали мягкая кружевная шаль, дар Гая, и темная бутылочка с вытравленными на ней золотистыми звездами. Блайт нашла свой собственный аромат: не жасмин, как у Ли, не фиалки, как у Алтеи, не лаванда и розы, как у матери, а флердоранж с легким оттенком корицы.

Ли закрыла сундук. Она все еще не в силах поверить, что Блайт больше нет. Еще слабая после тяжелых родов, она заболела тифом, и сердце не выдержало. Теперь в колыбельке лежала ее дочь, Люсинда. Адам настоял, чтобы ее назвали в честь матери.

Ли подошла к окну и, глядя в ночь, вспомнила, как точно так же смотрела в темноту, когда здесь квартировали янки. Тогда в лугах были рассыпаны костры, на которых солдаты готовили ужин. Она простояла здесь до самого рассвета. Неожиданно раздался меланхолический звук горна, и огни и свечи медленно погасли. Никогда до той минуты она не слышала столь скорбных, словно плач сердца, звуков.

И при смехе иногда болит сердце,

И концом радости бывает печаль.

Библия; Ветхий Завет: Книга Притчей Соломоновых, 14:13

Предутренний серый свет робко проник в комнату. Вчерашние тучи, угрожавшие дождем, все еще тяжело и низко нависали над восточным горизонтом, отсекая бледные лучи зимнего солнца.

Но несмотря на непогоду, это не гром гремел вдалеке. Вьющийся столб черного дыма поднимался в серое небо там, где языки пламени лизали исковерканный обгоревший скелет только что взорванной железнодорожной эстакады.

Осадная пушка, с убийственной точностью выбрасывавшая тридцатидвухфунтовые снаряды, смолкла. Но созданное человеком чудовище еще существовало. Платформа, на которой была укреплена пушка, опасно нависла над краем разрушенного моста, послышался ужасающий скрежет рвущегося металла, и платформа, увлекая за собой пушку, рухнула в пылающий ад.

В чаще, чуть пониже вершины холма, вниз по течению от уничтоженного моста, пряталась группа людей, чьи лица в отблесках пламени сияли, словно медные маски.

— Дьявол, — пробормотал кто-то, вытирая ладонью щеку и слизывая капли. — Виски!

Белки глаз сверкали на вымазанной сажей физиономии. Ошеломленно глядя на пролетевший в дюйме от головы бочонок, он добавил:

— Должно быть, вся платформа была нагружена бочонками виски! Нужно было вступать не в кавалерию, а в артиллерию! Уж они знают, как следует путешествовать с комфортом. Особенно эти джентльмены-мятежники!

— И не говори, — поддержал Магуайр, грустно наблюдая, как взорвавшийся бочонок с виски катится по склону холма в струях янтарной жидкости.

— Хорошо бы хоть глоточек, — вздохнул Бактейл, облизывая сухие полопавшиеся губы. — Чертовски пить хочется.

— Зато этот дракон больше не станет завтракать синебрюхими.

— Прикончили стальное чудище, — удовлетворенно фыркнул еще один, вскакивая на коня и натягивая поводья, когда животное испугалось оглушительного рева: это очередная платформа со снарядами и патронами свалилась в реку.

— Давайте, парни, быстрее, капитан уже ушел с холма. Сами знаете, он копуш не любит, — окликнул Бактейл.

— Нет времени любоваться своим рукоделием, — поддержал его приятель и машинально пригнулся, увидев вспышку. Просвистевшая мимо пуля вонзилась в ствол дерева.

— Не понимаю, почему половина моста уцелела. Я не пожалел пороха.

— Не волнуйся, скоро сгорит дотла, а если нет, приедешь завтра и докончишь дело.

— Да шевелитесь же!

— Меня уговаривать не надо!

— Какого черта?!

— Боже, помоги нам! Откуда они взялись? — простонал Бактейл, досадливо морщась при виде всадников в серых мундирах, с обнаженными саблями, скакавших быстрым галопом с противоположного конца дороги. Яростные крики не оставляли сомнения в том, что по душу диверсантов явился целый кавалерийский полк. — Черт, да ведь никто не знал, что мы здесь, во всяком случае, до этой минуты. Мы вели себя тише мыши!

— Здесь не должно было быть никакой кавалерии. Я сам видел, как вчера они переправились через реку! — ахнул кто-то.

Но словно по волшебству отряд серых появился на вершине холма над дорогой и под прикрытием гордых старых дубов и кедров ринулся в атаку.

Взволнованный лейтенант мечтал о том, что, если доживет, опишет эту схватку в своих мемуарах как самое поразительное приключение.

Они вели ответный огонь, но врагов был слишком много. Похоже, это их последний рейд, и если мемуары и будут опубликованы, то скорее всего посмертно!

Магуайр ощутил сильное жжение в плече и повалился на холку коня, но все же умудрился остаться в седле, полный решимости не сдаться живым. Похоже, капитан придерживался того же мнения, поскольку издал душераздирающий крик, от которого кровь стыла в жилах, и ринулся к линии пехотинцев, перекрывших дорогу, а сам сделал знак остальным спрятаться в ущелье, пока он отвлечет огонь на себя. Лошадь лейтенанта Чатама, ни на шаг не отстававшего от капитана, вдруг повалилась, получив в грудь несколько пуль. Нога Чатама застряла в стремени, и на несколько ужасных мгновений он оказался под копытами коней. И все-таки поднялся на колени, выхватил шпагу и повернулся навстречу набегавшим мятежникам. На глазах потрясенного Магуайра капитан повернул гнедого, свесился с седла и, выхватив лейтенанта прямо из-под носа врага, бросил в седло и направил коня на пехотинцев. Гнедой легко перепрыгнул через головы мятежников, слишком напуганных, чтобы что-то предпринять, рассеял остальных, как серые калифорнийские орехи из перевернутой корзины, прежде чем повернуться и исчезнуть в чаще вместе с молодым лейтенантом, бессильно висевшим в седле, как говяжья туша.