📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгСовременная прозаМужчина и женщина в эпоху динозавров - Маргарет Этвуд

Мужчина и женщина в эпоху динозавров - Маргарет Этвуд

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 61 62 63 64 65 66 67 68 69 ... 80
Перейти на страницу:

Она говорит, что не в интересах детей — вытаскивать опять на свет всю эту историю. Она права, конечно, права: кажется, все, что делается нынче, детям вредит.

Я не знаю, — медленно произносит Нат. — Может быть, нам лучше вообще не использовать эту причину для развода. Можно использовать «фактический распад семьи». Это больше похоже на правду, тебе не кажется?

Ну, если ты готов ждать три года… — Элизабет пожимает плечами. — Мне все равно, мне главное — получать алименты. — Она что-то говорит о чеках с отсроченной датой, Нат неопределенно кивает. Его зажали в тиски и теперь поворачивают ручку — медленно, неумолимо. Что из него брызнет? Индюшачий соус, монетки в пять и десять центов. Что бы он теперь ни делал, он пропал. Согласиться на быстрый развод по причине супружеской измены — и Леся возненавидит его за то, что он втянул ее в процесс. «Я не разрушала твою семью, ты забыл?» — она слишком часто это повторяет. Но если ждать три года, она его все равно возненавидит.

Нат всем сердцем жалеет, что живет в этой ханжеской, оцерковленной стране, а не в Калифорнии, Неваде или где угодно. Это все Квебек виноват. Брак должен быть как решето, а на самом деле он — как верша для омара, а приманка внутри — плоть. Как он оказался в ловушке? Он не помнит. Он тщетно барахтается, пытаясь нащупать дорогу на волю.

Может ли он, осмелится ли он спросить у Элизабет, не спала ли она в последнее время с кем другим? С кем-нибудь, говоря откровенно, кто до сих пор жив? Как бы это получше сформулировать? Он не может, не смеет.

Суббота, 3 сентября 1977 года

Элизабет

Элизабет сидит, поджав под себя ноги, расправив кругом юбку в цветочек (новая, в сиреневых тонах, купленная по внезапному капризу в день, когда у нее был приступ меланхолии). Она чувствует, что эта поза выглядит непринужденной и удобной. Она хочет казаться спокойной, безмятежной, как ее любимый каменный Будда в восточной коллекции Музея. Это даст ей преимущество.

Она хочет не только казаться безмятежной, но и быть. Иногда ей чудится, что она этого достигла; иногда — что у нее просто апатия. Что это — статуя Будды или просто кусок камня? Например, похоже, ее больше не интересуют мужчины. Она все еще пытается: разглядывает незнакомцев в метро, представляет себе разных сотрудников Музея в экзотических позах, но эффекта никакого. Она больше не принимает приглашений на ужин; не хочет сидеть и скучать только ради того, чтобы поесть. Если ей захочется употребить в пищу измельченную печень усопших гусей, ощипанные птичьи тела, поджелудочные железы молодых коров — она и сама себе все это купит.

Она не привыкла скучать. Раньше она была занята тем, что угадывала очередной ход и пыталась манипулировать. Но сейчас ей все ходы известны наперед, и ей неинтересно грубо льстить, чтобы заполучить то, чего, по общему мнению, она должна хотеть. Для танго нужны двое, а вальс уже никто не танцует. Вместо фарса, пожимания коленок в кафе «Внутренний дворик» она предпочтет кочегара со словарным запасом в полтора слова, тень в кожаной куртке, глухой проулок, вопрос в лоб. Да или нет.

(Как было с Крисом. Да или нет. Она сказала «да», а потом, спустя долгий срок, «нет». Вот эта пауза его и прикончила. Настоящая причина, почему она не хочет, чтобы Криса упомянули при разводе, не имеет отношения к законам, к Нату или даже к детям. Она не хочет втягивать Криса в это дело. Если произнести его имя вот так, вовлечь в ритуал, он может вдруг материализоваться прямо на скамье свидетелей, бледный и обвиняющий — или, хуже того, кусками: голова будет наблюдать за ней с чеширской ухмылкой, а тело — извиваться в агонии. Его похоронили прочно и навсегда, и пусть не воскресает.)

Ей хотелось бы сидеть в этой тихой комнате вот так, чтобы ее никто не беспокоил, грызть печенье, которое пока что не тронуто у нее на тарелке, думать о чем-нибудь мирном и предоставить событиям идти своим чередом. Но все не так просто. По своему богатому опыту Элизабет знает, что событиям надо помогать. Кроме того, от этой непринужденной позы у нее ноги затекли. Но она не хочет менять позу, не хочет двигаться. Потому что это может навести Ната на мысль, что он тоже способен двигаться, что он волен в любой момент встать и выйти. Она знает — лучше всех знает, — что в любой ситуации есть эта свобода, этот выход. Тем или иным путем. А вот Нат до сих пор этого не узнал.

Они заговорили о деньгах, стали обсуждать ее список в деталях. Пункт за пунктом, она ведет Ната по странице. Она приберегла это к концу, пока не убедится, что ему ясно: она уже выложила все карты на стол. Все козыри. Если он хочет по-быстрому, диктовать условия будет она. Если он готов ждать три года, у нее появится время для маневра, к тому же она всегда может передумать насчет опротестования и заставить его ждать пять лет. Главное — он должен усвоить: ей все равно, что он решит. В каком-то смысле это правда. Не то чтобы она срочно собиралась замуж за кого-то еще.

Он говорит, что, как ей известно, у него не очень много денег — по правде сказать, совсем нет денег, — но он сделает все, что в его силах. Она объясняет, что его денежные проблемы ее не касаются. Миллионер он или нищий — детям все равно надо есть, носить одежду, ходить к зубному врачу, играть с игрушками. Им нужны карманные деньги, им нужно посещать кружки. Дженет хочет заниматься танцами, Нэнси уже год ходит на фигурное катание, и с какой стати ей бросать занятия.

— Разумеется, я могу их содержать на одну свою зарплату, — говорит Элизабет. — Если подойти к делу реалистично, то это возможно, хотя нам придется во многом себе отказывать. — Она думает, не сказать ли «придется отдать кошку в приют для животных», но решает, что это слишком, тем более, кошка, хоть и обещана, еще не куплена, а кошка за сценой — все равно что журавль в небе. А если бы кошка уже была, дети никогда не простили бы Элизабет, пожелай она от кошки избавиться. Что бы ни делал Нат. И все равно она пошлет ему счет за кошкину стерилизацию. — Но мы, кажется, договаривались, что ты будешь участвовать сколько можешь. Детям нужно знать, что и отец и мать их любят.

Нат в гневе:

Черт побери, неужели ты думаешь, что, раз у меня нет денег, я не люблю своих детей? — говорит он. — Это просто свинство.

Дети услышат, — тихо отвечает Элизабет. — Пусть я буду свиньей. Но я верю, что, если человек действительно кого-нибудь любит, он готов идти на определенные жертвы. — Жертвы. Словечко из лексикона тетушки Мюриэл. Она выпрямляет ноги. Ей неприятно, что она говорит как тетушка Мюриэл, даже если сама верит в то, что говорит. Правда, тетушка Мюриэл не произнесла бы слово «любит».

Элизабет понимает, что ее фразу можно толковать двояко: непонятно, кого она имела в виду, детей или себя. Действительно ли она хочет, чтобы Нат ее любил и шел ради нее на жертвы? Наверное, да. Тяжело отказаться от дани, которую тебе когда-то платили добровольно; тяжело перестать ее требовать. Элизабет лежит на кровати (которая тогда не принадлежала ей ни в каком смысле), а Нат гладит руками ее тело, плечи, груди, живот, растяжки от беременности, он любит водить по ним пальцем, следы Шрамов, опять и опять. Он всегда внимателен, ждет, чтобы не кончить раньше нее. Этого ли она хочет? Тбгда единственной ее мыслью было: «Ну давай уже скорее».

1 ... 61 62 63 64 65 66 67 68 69 ... 80
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?