Мужчина и женщина в эпоху динозавров - Маргарет Этвуд

Она пытается вспомнить, любила ли его когда-нибудь, и решает, что любила, хотя и недостаточно. Нат — добрый человек, и она смогла распознать в нем эту доброту, хотя и не могла не презирать его слегка за это свойство. Что она чувствовала в день их свадьбы? Защищенность, облегчение; наконец-то она вне опасности. Она будет домохозяйкой, построит дом. Тогда ей с трудом верилось, что это вообще возможно. Что еще случилось, помимо обычной эрозии, износа, умирания клеток? Она построила дом, но не могла до конца в это поверить, не смогла сделать его прочным. Безопасности ей оказалось недостаточно. «Ушла в трущобы», — сказала тетушка Мюриэл, когда Элизабет вышла замуж за Ната, но это была неправда. Ходить по трущобам — опасно, а жить с Натом — нет. Или, может, опасно, но в другом смысле.

Тетушка Мюриэл давненько не давала о себе знать; Элизабет надеется никогда больше о ней не слышать. От одного этого полагается торжествовать победу. Победа. Виктория, глория, аллилуйя. Тетушка Мюриэл должна отказать ей от дома либо притвориться, что той немыслимой сцены, когда ей едва удалось унести свою белую бархатную шляпу-горшок, на самом деле не было. Вполне возможно, что в декабре тетя позвонит как обычно, чтобы договориться о новогоднем визите. Элизабет не представляет, как можно туда пойти. И не представляет, как можно не пойти. Опять сидеть на розовом «честерфилде», в окружении полированных поверхностей, кабинетного рояля, серебряного подноса, и тетушка Мюриэл будет сидеть напротив, вперившись в нее глазами цвета холодной гальки, и прошлое опять разверзнется, как пещера, наполненная угрожающим эхом.

Каких именно жертв ты от меня ждешь? — спрашивает Нат, все еще сердито. Он хочет сказать: Из камня воды не выжмешь.

Нат, — произносит она. — Я знаю, как тебе тяжело. Поверь, мне тоже тяжело. Но давай постараемся не выходить из себя. Я не нарочно тебя мучаю, — добавляет она. — Поверь мне.

Это правда, более или менее. Она не нарочно мучает Ната; его мучения — побочный эффект. Она просто пытается выиграть. Глядя на него, видя, как он падает обратно на стул, она знает, что выиграет, не может не выиграть. Она победит и надеется, что эта победа сделает ее чуточку счастливее.

Суббота, 3 сентября 1977 года

Леся

Леся в гостиной, в верхнем юрском периоде, бежит по игуанодоновой тропе. На ней кроссовки «Адидас» и темно-синяя спортивная кофта с красной надписью: «Мала я, но красива»[3]9 . Кофту подарил ей Уильям на день рождения; ему только не пришло в голову, что надпись окажется у Леси на груди. Она редко надевает эту кофту. У нее бинокль в кожаном футляре, закинут за плечо на ремне и неприятно колотит по бедру.

Позади ничего нет, впереди тоже ничего, кроме грязной тропы. Справа и слева — густой сплошной подлесок; с ветвей капает, жарко, как в бане, тело будто вареное. До озера еще много миль. Она переходит на шаг. Далеко впереди, где, как она знает, будет поросшая кустами прогалина и жаркий солнечный свет, она слышит пронзительные крики птеродактилей, нарезающих круги в ожидании падали.

Она хочет быть только здесь, и нигде больше, но на этот раз она здесь не в экспедиции; она и без того хорошо знает эти места. Она спасается бегством.

Она заставляет себя очнуться, поднимается с кресла, идет обратно в кухню с пустой чашкой в руках, оставляя следы в опилках. Не мешало бы ему начать подметать за собой. Она включает горелку под чайником, сыплет коричневый порошок в чашку.

Сегодня суббота, и — редкий случай — Леся одна дома. На то есть серьезная причина: Нат пошел к Элизабет, наконец-то поговорит с ней о разводе. Леся давно этого хотела, так что ей теперь не стоит огорчаться, что ее не взяли. Закрылись от нее, будто родители, что обсуждают важные вещи, запершись от ребенка в спальне, говорят о чем-то таком, о чем ей еще рано знать. Ей хочется подкрасться на цыпочках к двери и приложить ухо к замочной скважине. Пошпионить. Ей хочется знать, что они говорят о ней. Если они вообще о ней говорят.

Но это не ее дело. Раз процесс начался, он будет продолжаться. Элизабет взяла Ната в оборот. Она потребует новых совещаний, переговоров. Это может тянуться годами.

Леся наливает кипятка в чашку, добавляет белого порошка из банки. Ей совсем не хочется это пить, просто нужно чем-нибудь себя занять. Чтобы убить время, она решает классифицировать Элизабет. Класс: Хрящевые рыбы. Отряд: Акулы. Род: Колючие акулы. Вид: Элизабетус. Сегодня она относит Элизабет к отряду акул; иногда Элизабет становится гигантской жабой из юрского периода, примитивной, сплющенной, ядовитой; иногда — головоногим, огромным спрутом, мягким, с щупальцами и спрятанным клювом.

Леся знает, что научная объективность — это миф. Она читала про месть и кражи, про то, как одни ученые воровали доказательства у других, про великих палеонтологов, которые подкупали рабочих конкурента и пытались уничтожить чужую репутацию. Она знает, что страсть к науке подобна любой другой страсти. И все же она хотела бы, чтобы научная объективность существовала и чтобы у нее была хоть капля этой объективности. Тогда она использовала бы эту объективность в жизни. Стала бы мудрой, смотрела бы на жизнь философски, справлялась бы с Элизабет каким-то более взрослым способом, достойнее, чем эта ее тайная игра, которая, по сути, ничем не лучше детских дразнилок.

Пока что она не справляется. Нат, кажется, тоже. Хотя наедине с Лесей он позволяет себе приступы ярости, и это уже прогресс: раньше он вообще отказывался критиковать Элизабет; но, встречаясь с ней лицом к лицу, чтобы обсудить какие-то денежные вопросы или визиты детей, он превращается в тряпку. Он притягивает в оправдание Лесю — говорит, что это ради нее, что он не хочет ставить развод под угрозу. Он постоянно без денег, но Элизабет получает свои алименты каждый месяц, тютелька в тютельку. Он завел привычку одалживать у Леси небольшие суммы: пять, десять долларов. Как она может отказать, как она может лишить его сигарет и пива, когда он у нее на глазах молча сходит с ума? Она его жалеет. Она не хочет его жалеть. Он этого тоже не хочет. Поэтому она без комментариев дает ему деньги.

Неделю назад Леся заговорила о своем ребенке, об их ребенке. Она упомянула об этом как бы вскользь; но, может быть, сейчас как раз подходящее время, пока она еще не состарилась?

Нат отнесся к идее без энтузиазма. Он сказал, что вряд ли сейчас может себе это позволить.

— Но ты же сам первый сказал, что хочешь, — ответила Леся. Она чувствовала себя так, будто сделала ему предложение, а он его отверг. Может, она непривлекательна? Может, у нее ущербная наследственность?

Когда он сказал, что хочет ребенка, объяснил Нат, он выразил свою мечту, желание, а не руководство к действию, которому надо немедленно последовать.

Леся подумала, что ей трудно понять разницу между теоретическим желанием и настоящим; но все же попыталась понять Ната. Видимо, он прав. Дети Элизабет живут на заработок Ната, сколько его ни есть, а Леся и Нат живут на Лесину зарплату. Она не может вдруг завести ребенка и разрушить всю эту систему. Она не очень уверена, что хочет ребенка, но ей не нравится, что она не может родить из-за Элизабет.