📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгКлассикаЗемля обетованная - Андре Моруа

Земля обетованная - Андре Моруа

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 61 62 63 64 65 66 67 68 69 ... 76
Перейти на страницу:

Клер с умилением слушала, как он перечисляет по пунктам – вылитый Ларрак! – свои аргументы. По прошествии тринадцати лет она с удивлением ловила себя на том, что думает об Альбере с симпатией. Он не обладал ни талантом, ни обаянием Кристиана, но зато был цельной личностью, без свойственных ее второму мужу метаний, противоречий и самолюбования, часто приводивших ее в недоумение. Альбер-младший держался с удивительным апломбом, пытался объяснять бабушке проблемы политики и однажды вызвал улыбку у матери, объявив за столом:

– А вы знаете историю о том, как начинал папа? Это потрясающе! Когда он был маленьким и жил в Амьене, он обожал конструировать всякие механизмы. Например, в своей комнате он изобрел такое устройство в стенном шкафу, что, когда его открывали, внутри автоматически загоралась электрическая лампочка.

Рассказ продолжался добрую четверть часа, но Клер, знавшая все это наизусть, с удовольствием выслушала сына. Когда они с Берти расстались, ей стало его не хватать. И она снова начала вести дневник.

Дневник Клер

4 мая 1936. – Берти уехал, оставив после себя зияющую пустоту. Его юная дерзость и самоуверенность просто очаровательны.

– Я читал книги вашего мужа, – сказал он мне. – Неплохо написано.

Ах, как я жалею, что по своей вине слишком мало виделась с ним в то время, когда он становился мужчиной! Как это, должно быть, интересно – следить за формированием ума и характера! Надо признать, что Альбер много раз пытался сблизить меня с сыном. Но мой «свирепый эгоизм» все портил. Я еще не забыла тот день, когда непременно хотела повести бедного мальчика на конференцию, посвященную Шопену.

– Нет, мама, – сказал он, – это такая скучища! На стадионе Коломб сегодня матч регби, поедем туда!

А я отказалась, как упрямый, капризный ребенок. Еще более упрямый и капризный, чем мой сын.

Почему я так поступаю? Почему всегда отталкиваю от себя то, что могла бы иметь, и жалею об этом, когда уже поздно? Я ненавидела Сарразак – а потом тосковала по нему; мечтала избавиться от Альбера – а теперь признаю его достоинства; отказалась от обязанностей по отношению к сыну – а сейчас горько сожалею, что не насладилась радостями материнства. И кто знает, может быть, завтра я пойму, что, выйдя замуж за Кристиана, сгубила свою жизнь, которая могла бы стать (хотя частично и стала) такой прекрасной?!

7 мая 1936. – Я убедилась, что в отчем доме чувствую себя счастливой, какой давно уже не была. Здесь я снова встретилась с настоящей Клер, Клер моего отрочества. Листаю дневник тех далеких лет. Какое пылкое воодушевление! Как мне тогда хотелось все узнать, все понять! Вот запись: «О Боже, сделайте так, чтобы меня полюбил гений!» И это сбылось. Но что я сделала с этой любовью, я – теперешняя? Увы, насколько лучше я была в юношеские годы! Я верила в славу, честь, святость. Я и сейчас верю в них, Бог свидетель, но сегодня слишком ясно вижу, какие препятствия стоят на пути к счастью. Ах, Клер, слишком проницательная, слишком «клерикальная» Клер, как же обманула тебя жизнь! Я перечитываю свои старые книги, и меня переполняет злоба на писателей, которых я пылко любила в детстве. Почему они так бессовестно лгут? Почему представляют юным душам мир в таком ущербном и ложном образе? Увы, даже Толстой, которым я безмерно восхищалась, который поистине необъятен в своем творчестве, и тот скрывает самые низкие стороны бытия, а ведь как необходимо знать и их… Исключением является разве что «Крейцерова соната», жуткая и правдивая, когда ее перечитываешь во всеоружии жизненного опыта. Мюссе, который прежде был мне так дорог, теперь кажется сводником, что окутывает розовыми, соблазнительными покрывалами обнаженные страсти. Бальзак лишь иногда говорит правду, а вот Пруст – почти всегда. Однако, если вдуматься, поэты обманули меня, и мне понадобилось двадцать лет страданий и ошибок, чтобы обнаружить горькую истину: реальная жизнь не может откликнуться на надежды, которые поэзия пробуждала в моем сердце.

8 мая 1936. – Посещение сарразакского кладбища. Я еще помню те годы, когда завидовала мертвым. Я и сейчас завидую им, но уже по другим причинам. Тогда я мечтала стать героиней какой-нибудь торжественной церемонии, пусть даже и трагической. Увы, я стала таковой, но жертва оказалась напрасной. А сегодня я завидую мертвым потому, что они обрели покой, – им удалось бегство от нашего мрачного карнавала.

10 мая 1936. – Как горько сознавать, что мой муж был вынужден покинуть меня, чтобы спокойно работать. Я знаю, что давно уже отравляю ему жизнь. Иногда я корю себя за это, а иногда думаю, что в наших ссорах есть доля и его вины. Я бываю невыносимой, это правда, но разве Кристиан не страдает таким же безумным, неосознанным эгоцентризмом? Вот уже десять лет, как я живу рядом с ним несчастной рабой любви, которая бежит от меня, а он, так тонко понимающий воображаемые драмы, даже не заподозрил моей, бросающейся в глаза. Мама говорит мне:

– Что с тобой? Ты нездорова? У тебя нервы на взводе.

Она права, у меня нервы на взводе, – возможно, эта встреча со старыми книгами и беседы с мисс Бринкер разбудили во мне былую боль. Ах, как хочется раз и навсегда вскрыть этот нарыв! Я часто думала, что у нас с Кристианом все наладится, если сказать ему правду. Но всегда молчала, из страха ранить его, оттолкнуть от себя. А этого я ни в коем случае не допущу. Сегодня вечером начала писать ему письмо. Потом разорвала его. Неужели мне так и придется весь свой век провести во лжи? Ох, не знаю!

11 мая 1936. – И все же я решилась перейти Рубикон. Написала Кристиану и во всем ему призналась… да, во всем. Уверена, что это чистое безумие. Я рискую потерять то, что мне бесконечно дорого. Счастье всей моей жизни поставлено на карту. Мой отец некогда поступил так же – и проиграл. Переписала это письмо в дневник. И, перечитывая его, думаю о другом письме, написанном за этим же столом и адресованном Клоду Парану; как часто я потом жалела об этом! И как мало изменилась с тех пор! Да и меняемся ли мы когда-нибудь?!

Сарразак, 12 мая 1936

Мой дорогой, мой любимый, с тех пор как я живу здесь, я десять раз начинала, а потом рвала письмо, которое давным-давно хотела и должна была написать вам.

То, что я выскажу в нем, очень тяжело для меня и, боюсь, будет тяжело и для вас. Но я должна это сделать. Вы сами видите, что наша совместная жизнь становится, помимо нашей воли, помимо нашей взаимной привязанности, долгой немой ссорой, перемежающейся короткими перерывами, но никогда не затухающей до конца. И вот я пришла к убеждению, что необходимо наконец найти корень этого зла. Вы скажете, что тем самым я разрушаю само здание нашей любви. Может быть, и так. Но то, что я рискую разрушить, вскоре рухнуло бы само и погребло бы под своими обломками все, что еще связывает нас. Надеюсь, что, избавившись от обманчивых иллюзий и расчистив место для новых отношений, мы сможем построить на основе правды нечто более устойчивое и прекрасное.

Милый Кристиан, я не думаю, что вы можете представить себе, как сильно я страдала все эти двенадцать лет. И я сознаю, что в большой мере сама виновна в этих страданиях. С первого же дня я поставила себя по отношению к вам в ложное положение, после чего мне только оставалось либо лгать, либо разочаровать вас. Вы помните ту августовскую ночь на мысе Фреэль, когда вошли в мою спальню и стали моим любовником? Как вы не поняли тогда, что я этого не желала? Ведь я решительно сказала вам это, я умоляла вас оставить меня, объясняла, насколько позволила мне стыдливость – а она была необоримой! – что я не создана для физической любви и особенно для адюльтера.

1 ... 61 62 63 64 65 66 67 68 69 ... 76
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?