Тайны русской водки. Эпоха Иосифа Сталина - Александр Никишин

Бывало, весной уже светает – несколько офицеров сидят в бильярдной, куда доносятся звуки все той же «чарочки», остальные продолжают пить в столовой. Однообразие, скука гнетут, многим хочется идти спать, но до ухода командира полка никто не имеет права покинуть офицерской артели. Так на всех праздниках – полковом, каждого из четырех эскадронов, нестроевой команды, на каждом мальчишнике, на каждом приеме офицеров других полков – круглый год и каждый год, а для некоторых, быть может, и всю жизнь…»

И еще он добавляет очень существенное: «Должен оговорить, что полк наш считался среди других полков скромным, а главное – «непьющим», не то что лейб-гусары, где большинство офицеров разорялось в один-два года, или конная гвардия, в которой круглый год шли знаменитые «четверговые обеды» – уйти «живым» с такого обеда было нелегко…»

Как там в старинной считалке:

Пьяница в кавалерии,

дурак – в артиллерии?

Или – так:

Пьяница во флоте,

а дурак – в пехоте?

Надо сказать, что казарменные уроки пития имели как отрицательные, так, как это ни странно, и положительные последствия. По идее, пройдя суровую казарменную закалку, пить будущие офицеры должны были научиться раз и навсегда. Чтобы потом, надев погоны, не опозорить честь мундира, валяясь пьяным в грязи.

Такого быть просто не могло! Цитирую документ:

«Санкт-Петербург мая 22-го дня 1914 года. Государь император в своих непрестанных заботах о благе армии, дабы оградить ее от признанных опытом и наукою вредных последствий употребления спиртных напитков и охранить в ней вящую силу, здоровье и твердость духа, столь необходимые для боевой готовности, как в мирное, так и в военное время, высочайше повелеть соизволил принять к неуклонному исполнению прилагаемые… «Меры против потребления спиртных напитков в армии».

Вот главный пункт этого малоизвестного документа:

«Появление офицера в нетрезвом виде, где бы то ни было, а особенно перед нижними чинами, считается тяжким проступком, не соответствующим высокому званию офицера. За такие проступки офицеры обязательно подлежат, в зависимости от обстоятельств и обстановки, или нравственному воздействию начальников и старших товарищей, или дисциплинарным взысканиям, или преданию суду чести, или, наконец, увольнению от службы в дисциплинарном порядке.…»

«Не освинячить» мундир – фикс-идея русского офицера в любом застолье. Но, бывало, что и – «освинячивали».

«Освинячивали» младшие офицеры: «Лучшим песенником был запевала нашего эскадрона, лихой унтер-офицер Пурышев, – вспоминает все тот же А.А. Игнатьев. – Его за душу бравший баритон вызывал общие похвалы, ему подносили офицеры полные бокалы… и он пил и пил все больше, до дня, когда я прочел в приказе по полку о его разжаловании в рядовые за пьянство. Шесть месяцев спустя он был переведен в разряд штрафованных, а еще тремя месяцами позже – наказан розгами «за неисправимо дурное поведение». Понятно, что за пьянку.

«Освинячивали» и чины самого высокого звания.

Генерал-майор русской армии Корф попал во французский плен под Прейсиш-Эйлау, где (1807 г.) Наполеон наголову разбил союзную русско-прусскую армию.

«…Четыре полка егерей под командованием генерал-майора Корфа… страшным образом лишились своего начальника, – сообщалось в ставку Главнокомандующего. – Несколько человек вольтижеров, выбранных французами, в темную ночь вошли через сад в дом и схватили генерала…»

Французы и сами не поняли, кого именно пленили, так как «барон Корф не был почтен за генерала в том виде, в котором он находился»; из-за принятия большой дозы алкоголя, «у господина генерала язык не обращался…»

«Жомини, да Жомини, а об водке ни полслова», – лицемерно сокрушался поэт-гусар, герой войны 1812 года Денис Давыдов.

Почему «лицемерно»? Да потому что находили гусары время и о подвигах боевого генерала Жомини поговорить (перешел француз на сторону русских), и водки выпить. А иногда и хватануть лишку, как это было с капитаном Сербского гусарского полка Осипом Бароном, которого Государственная военная коллегия осудила за пьяные бесчинства.

«…Гусарский капитан забрел в покои хозяев, – свидетельствовал в Орловскую полицмейстерскую контору служитель Артамон Трофимов. – Тут он стал гоняться за хозяйской девкой, а пришедшему ей на помощь господину в штаны вкладывал руку свою, грозясь оторвать ему… А потом пришедшего к господину зятя, концеляриста Федора Сорокина, двоекратно бил по щекам и разбил лицо до крови, и оттаща за волосы в сени и, обнажа саблю наголо, ударил, и ту саблю переломил и после того вышел на крыльцо, приказал имеющемуся при нем человеку, чтоб из лагеря пришла к нему рота, дабы господина… убить досмерти, и притом бранил ево всякими словами…»

Я люблю кровавый бой,

Я рожден для службы царской.

Сабля, водка, конь гусарский,

С вами век мой золотой!

Перебравший гусар очень даже точно вписывается в героические каноны Дениса Давыдова, создавшего образ истинного служивого. Но почему-то не вызывает уважения. Видимо, «пить не умеет»?

Пили гусары, но не меньше пило и доблестное казачество.

Вот еще одно задокументированное современниками событие, свидетельствующее о чрезмерном увлечении алкогольными напитками в среде русских казаков генерала Пистоль-Корса, которые участвовали 12 января 1866 года в переправе через реку Сыр, куда был «двинут один батальон пехоты» с четырьмя приданными ему орудиями.

Как описывал свидетель: «Лодьи разошлись и раздвинулись, и два орудия утонули. Тогда уральские казаки, по вызову начальника кавалерии Пистоль-Корса, провозившись в холодной воде (дело было в январе, и мороз стоял в 23 градуса) всю ночь, вытащили орудия, привязав к колесам лопаты.

Рассказывают, что нырявшие два казака подозрительно долго возились и, вынырнув, оправдывались сильным холодом.

Каждый раз им давали по кружке спирта.

Наконец вахмистр, обратясь к Пистоль-Корсу, сказал: «Покелева ты яму будешь давать шпирту, потелева он будет сидеть в воде. Посули яму десяток нагаек – живо подцепит!» Пистоль-Коре и посулил. Обиженные «водолазы» нырнули уже без «шпирту» – и тут же подцепили…»

«Все пропьем, но флот не опозорим!» Когда родилась эта фраза, в какие годы? Бесчинства пьяных матросов – «буревестников революции» – стали, по-моему, притчей во языцех. Но про пьянство на царском флоте как-то мало сказано, словно бы его и не было.

Но флот и в этом деле не ударял в грязь лицом!

С одной стороны, пить умели: «На каждом корабле была своя манера пить водку, – цитирую книгу «Капитальный ремонт» Леонида Соболева, – и по ней можно было узнать, кто где плавает: на «Генералиссимусе» рюмку пили в два приема, на «Цесаревиче» ее пили, как ликер, не закидывая голову и медленно цедя сквозь зубы; на минной дивизии, наоборот, – утрируя грубоватость настоящих моряков, опрокидывали голову и хлопали рюмку целиком, делая после этого короткий выдох «г-ха!», и прибавляли, морщась, обращаясь к соседу: «Никогда не пей – гадость!» Закусывали тоже по-разному: на крейсерах – мгновенно, на линкорах – неторопливо, а на миноносцах пили под запах, нюхая корочку хлеба…»