Курганник - Николай Немытов

Пелена тумана накрыла всех троих вместе с повозкой и, подчиняясь гневу осарты, понесла по мирам. Этот гнев окунал их в глубину морей, бросал в лапы невиданных хищников, заставлял приплясывать над краем пропасти и лететь с головокружительной высоты. Стрелок терял своих товарищей, они вопили, моля его о помощи, но тот дрожал, вцепившись в землю до судороги в пальцах, и боялся пошевелиться, чтобы не потерять единственную опору. Дарсата парила над ним демоном мести, равнодушно наблюдая за гибелью пьяниц, которые несколько мгновений назад чувствовали себя царями, по одному жесту которых женщина должна падать ниц и исполнять все их желания.

Когда осарта почувствовала усталость — гнев, ярость, месть отбирают силы, опустошают душу, — товарищи стрелка сгинули в круговерти миров без следа. Того же спасло предчувствие опасности. Инстинкт приказал стрелку упасть на землю и не шевелиться, забыть об орущих от ужаса друзьях, но не мог спасти от увиденного, защитить от услышанного, оградить от кошмара, творящегося вокруг.

Дарсата вернула стрелка в его мир на гладкую дорогу для блестящих повозок. Выдернула его из сплетения миров, словно рыбак, подсекающий клюнувшую на приманку рыбу.

— И как ты себя чувствуешь, повелитель вселенной? Что ты мычишь, владыка Ойкумены?

Дарсата подошла к распростертому на дороге — он вскочил и шарахнулся прочь, дико озираясь вокруг.

И вот вновь безумные глаза перед ней. Почему? Зачем?

— Иди сюда, — властно приказала Дарсата безумцу.

Скуля побитым псом, тот нехотя подчинился, присел перед повелительницей на корточки. Когда пальцы осарты коснулись его лба, брови сумасшедшего приподнялись, придавая грязному лицу еще более жалкий вид.

Прикрыв глаза, Дарсата увидела его память. И удивилась увиденному. О, судьба! Как причудливо переплетаются нити жизни в руках твоих! Жестокий насильник, лишившись разума, стал единственным защитником своей жертвы в чужом мире. Безумец был более человечным, чем человек, жестокий до безумия.

Дарсата оставила стенающего сумасшедшего и подошла к девушке.

— Не бойся, — та пыталась отстраниться, но не было сил, — я не причиню вреда. — Дарсата достала голубой шарик лунного камня на кожаном шнурке. — Он жив. — Глаза девушки испуганно смотрели на амулет, дрожащая рука приняла его из рук осарты. — Ты вернешься к нему. Обещаю.

* * *

Безумный сбежал ночью. Тихо прокрался к пологу шатра и был таков. Дарсата притворилась спящей. Обретя безумие, он бесстрашно пускался в путь по мирам, не осознавая опасности путешествий. Не пропадет.

Те двое, что забрели вчера в шатер с предком рыжего воина, долго не могли понять, что происходит. Таскару пришлось ударить молодого, которого звали Игнат, когда он бросился к Дарсате с кулаками: «Ведьма! Ведьма!»

Старший упал перед жрицей на колени, моля о пощаде: «Прости, Хозяйка! Прости! Не признал я тебя тогда. Уж больно ночь темная выдалась. Думал, ведьма в селе завелась». Она не понимала слов Спиридона — вполне сарматское имя для человека из иного мира, — но смысл их был ясен. Еще он молил отпустить их домой и простить Игната: «Струхнул мужик малость. Молодой ж ить исчо».

Просил то, чего Дарсата не могла сделать.

Время темного солнца все больше отдалялось, сила, открывающая проходы в миры, слабела, а Амаканга так и не найдена. О, сестра! Где ты? Где же ты?

Дарсата подняла Спиридона с колен и, печально глядя ему в глаза, сказала правду: «Прости, но не в моих силах вернуть тебя на родину. Прости».

Мужик ссутулился, скорбно покачал головой.

— Таскар, сделай для них, что сможешь.

— Я отправлю их в свой стан и прикажу беречь пуще глаза, — поклялся воин.

Правой ладонью он коснулся пластин легких доспехов, покрывающих его грудь. Мизинец и безымянный палец не выпрямлялись — Таскар зашиб их в юности в учебном бою, свалившись с лошади. Амаканга тогда посмеялась над незадачливым соперником, а Дарсата попыталась помочь, но оскорбленный насмешками юноша оттолкнул ее. Пальцы остались горьким напоминанием: Дарсата вскоре стала женщиной Арта, расценив равнодушие молодого параласпайна как нелюбовь. И который год его удел — следовать за ней, любя и страстно желая недоступного. А прозвище Таскар — Могучий Клык — закрепилось навсегда — правая рука со скрюченными пальцами держала в бою секиру крепче здоровой конечности.

Девушка, которую так рьяно охранял безумец, спала под меховым одеялом, свернувшись, словно ребенок в утробе матери. По сути, она и была ребенком: маленькие белые ступни без мозолей и порезов, никогда не ходившие босиком, ладошки с маленькими аккуратными пальчиками тоже без мозолей, а значит, никогда не державшие оружия. Такая не могла быть подругой славного воина, но Дарсата чувствовала в ней скрытую силу.

Хвала богам, девушка не успела ничего отморозить, хотя на ней было всего лишь тонкое полосатое одеяние и куцая овечья шкура. Однако путешествие вымотало ее, лишило сил. Неизвестно, сколько миров пришлось пройти ей, сколько кошмаров увидеть, скольких опасностей избежать. Сумасшедшему проще. Ему проще даже, чем Дарсате. Не видит, не понимает, играет переходами, будто малое дитя бронзовыми оберегами на поясе родителя.

Дарсата почувствовала, что теряет самообладание. Безысходность накрыла ее толстым покрывалом, и бесполезно метаться в поисках выхода. Она не найдет сестру. Все кончено.

Дарсата закрыла ладонью рот, чтобы не разрыдаться в голос. Осарте нельзя показывать слабость, нельзя показывать слез. Не в силах удержаться, она выскочила из шатра в непроглядную ночь. Снежный заряд ударил в лицо, талая вода смешалась со слезами.

— Амаканга! Сестра! О Арта, зачем ты так жесток!

Дарсата босиком ринулась вниз к реке, не чувствуя колючек сухой травы под тонким покрывалом снега.

— Амаканга!!!

— Дарсата… — пришел неожиданный ответ. — Дарсата… — тяжело вздохнула ночь. — Где ты… сестра?

— Здесь! Я здесь, Амаканга!

И Дарсата ступила на лед.

Июнь 1922 года

Амаканга не видела потолка, но чувствовала, как он давит на грудь. Она пыталась оттолкнуть его руками, но руки налились свинцом. Амаканга давно не обращала внимания на вонь гнилой соломы и испражнений, она свыклась, сжилась с разваливающейся хибарой. С тьмой.

Иногда на стене появлялось светлое пятно — сквозь грязное окошко пробивался дневной свет, но потолка Амаканга все равно не могла разглядеть. Она его чувствовала, и дыхание с хрипом вырывалось из придавленной груди.

— Дарсата… Сестра… Где ты?

Иногда с потолка к ней спускались видения: знакомые лица что-то спрашивали, требовали, просили. Корчились убитые враги, останавливались взгляды погибших друзей. Одних она узнавала, других силилась вспомнить, но память предательски ускользала речной рыбой сквозь пальцы.

Молодой мужчина с усами и короткой бородкой. Лицо приятное, озабоченное. Заглядывает в глаза, а из-за его спины летят в Амакангу снежинки. Вот он крикнул в сторону. Появился еще один человек: всклоченная борода, из-под лохматой шапки собачьего меха глаз не разобрать, рот открыт от удивления. Господский кагар, не иначе. Точно! Кагар, а тот первый — его господин. Даниил Шпарь.