Враг рода человеческого - Вольфганг Хольбайн

— Ну хорошо, я подчиняюсь грубой силе. Но все равно я должен высказать вам протест. Ваши действия я квалифицирую как похищение!

— Согласен, — смиренно произнес Салид. — Но это мы обсудим позже. Если останемся живы. Похоже, нам предстоит пережить серьезную перестрелку, — и Салид указал свободной рукой в сторону выхода. — Вы слышите? Это полиция, она уже здесь.

Бреннер тоже услышал приближающийся вой сирены. Он был еле слышен, но быстро нарастал. Похоже, Салид обладал столь же тонким и чутким слухом, как и сам Бреннер. Да к тому же он прекрасно видел.

Салид нетерпеливо махнул свободной рукой и направил воображаемое оружие, которое он будто бы держал в кармане, на Бреннера. Бреннер отлично знал, что у Салида нет оружия. У него не могло быть оружия! Но, с другой стороны… Салид некоторое время отсутствовал и мог достать себе какой-нибудь пистолет или что-нибудь в этом роде. Почему бы нет? Хотя вряд ли… Шанс на то, что в кармане его жакета находилось оружие, а не пустая рука, был слишком ничтожен. Хотя все же сохранялся один процент из ста. И Бреннер, не подчинившись террористу, мог запросто погибнуть. Ведь тому уже нечего терять.

Когда они выбежали из клиники и свернули направо, вой полицейской сирены был уже хорошо слышен.

* * *

Когда Вайкслер снова очнулся, он почувствовал, что прошло полчаса — не меньше. Его внутренние часы продолжали отсчитывать время. Вокруг царила жуткая звенящая тишина. На мгновение Вайкслеру показалось, что он просто оглох. Но тут он пошевелился и услышал тихие шорохи, которые производило его тело при движении. Он открыл глаза, повернулся на бок и сел.

Электрический свет погас, и Вайкслер не многое мог разглядеть в серых густых сумерках, струящихся в комнату сквозь разбитое окно и смутно отражавшихся в осколках стекла, валявшихся на полу, и в насыпавшемся тонким слоем снегу. Вьюга уже утихла. Сквозь разбитое стекло в помещение уже не летели снежинки, и это тоже играло на руку мертвой звенящей тишине, установившейся вокруг. Возможно, эта тишина казалась Вайкслеру странной и жуткой еще и потому, что в его ушах до сих пор стоял оглушительный вой бурана.

Вайкслер старался не оборачиваться к окну, потому что, кроме воспоминаний о снежном буране, в его памяти сохранились воспоминания о мертвом дежурном офицере, перевесившемся через подоконник. Вайкслер подозревал, что это был не единственный труп, лежащий поблизости. Он осторожно подошел к двери и, нашарив выключатель, щелкнул им, однако свет не зажегся. Возможно, автоматные очереди разбили лампы, но вероятнее всего сгорели пробки. В коридоре тоже было совершенно темно.

Вайкслер боялся переступить порог и шагнут в эту непроглядную тьму. И, как оказалось, его страх был совершенно оправданным. В школьном коридоре царила такая же мертвая тишина, как и в классной комнате и — вероятно — во всем здании. Однако Вайкслер, несмотря на темноту, сразу же понял, что в коридоре полно трупов. Первый из них лежал в нескольких шагах слева от двери, второй непосредственно напротив него. А дальше этот страшный след смерти тянулся вплоть до лестницы, ступени которой тоже были завалены неподвижными телами. Их было двадцать, тридцать или даже больше… Классные комнаты на втором этаже были переоборудованы под казармы, вмещавшие одновременно до пятидесяти солдат. Должно быть, здесь произошла настоящая битва.

И хотя Вайкслер не хотел восстанавливать в своем воображении разыгравшуюся здесь трагедию, он невольно представлял себе то, что могло случиться: шум и выстрелы в дежурном помещении на первом этаже разбудили спящих солдат, и первое, что они увидели, когда, перепуганные и полусонные, вышли на лестницу, была толпа оживших мертвецов. Вероятнее всего, военные тут же открыли огонь.

Поднимаясь наверх по заваленной трупами лестнице, Вайкслер ощущал горьковатый привкус во рту. Ему приходилось в буквальном смысле идти по трупам. Добравшись до второго этажа, он увидел, что и этот коридор был завален убитыми солдатами. Некоторые из них успели впопыхах надеть пятнистую форму, другие были полуодеты. Почти все сжимали в руках оружие, обороняясь от врага, который не хотел делать им ничего плохого. Вайкслер пару раз остановился у трупов своих бывших сослуживцев и, нагнувшись, осмотрел их. Как он и предполагал, все эти люди были застрелены, причем в спину. Не ожившие мертвецы убили их, а живые люди, стрелявшие автоматическими очередями. Но не всегда ли именно так и случается?

Вайкслер обошел все пять классных комнат на втором этаже, приспособленных под казармы, и всюду было одно и то же: настежь открытые двери и горы мертвых. Почти все окна были разбиты. Вероятно, солдаты, отчаявшись, отказались от мысли пробиться на улицу через первый этаж и бежали через окна.

Но это было бессмысленно. Более того, это было преступно: ведь они явились свидетелями настоящего чуда — может быть, единственного настоящего чуда за всю историю человечества. Мертвые восстали. А солдаты прореагировали на это так, как всегда и везде реагировали все люди на непонятные им явления.

Вайкслер попробовал определить количество трупов, но сбился со счета — он сейчас не был способен ни на какие логические действия, рассудок его помутился, мысли путались. В душе он был твердо уверен, что ожившие трупы, пришедшие сюда из спортивного зала, больше не существуют. Он боялся поверить в это и одновременно опасался, что это не так. Вайкслеру была невыносима мысль, что люди уничтожили это чудо, но одновременно он боялся, что мертвые все еще “живы”. О таких жизненных ситуациях он раньше только читал в книгах: любой из возможных вариантов был плох.

Войдя в последнюю классную комнату, он подошел к окну и выглянул во двор. Снежный буран прошел, словно его и не было, снова стало тепло, хотя до этого царил жуткий холод. Не было видно и следов снега, а голый асфальт влажно поблескивал. Двор был пустым, лишь под самым окном неподвижно лежало тело солдата, одетого в пятнистые камуфляжные брюки. Он был обнаженным по пояс.

Вайкслер отвернулся от окна и направился к двери, все еще испытывая то же сложное смешанное чувство надежды и опасения. Теперь он не ощущал ни страха, ни ужаса, мучившего его еще совсем недавно, а только облегчение от того, что все уже произошло и было позади. Он не мог себе, конечно, представить, что является здесь единственным оставшимся в живых и что сможет продолжать жить дальше так, как будто ничего и не случилось.

Выходя из классной комнаты, он случайно бросил взгляд на мертвую женщину, тело которой лежало поперек прохода. Входя сюда, он переступил через него, не обратив на труп никакого внимания. Но теперь он увидел лицо женщины и сразу же узнал ее. Собственно говоря, это не так-то просто было сделать, потому что женщина за это время сильно переменилась. Когда Вайкслер впервые увидел это лицо, на нем лежала печать смерти и разложения, кожа была серой и дряблой, темно-фиолетовые глаза были безжизненными и выражали отчаянную мольбу. Если судьба действительно является не абстрактным понятием, а руководящей человеком силой, то ей несомненно присущ поистине черный юмор. Вайкслер видел девушку, которая ожила на его глазах, но теперь ее лицо не было искажено гримасой смерти.