Если столкнешься с собой... - Юрий Вяземский

– Подумаешь! – разочарованно произнес Дима. – Таких кирпичей и таких прорабов…

– А что еще тебе удалось выявить про этого типа? – насторожился Том и прекратил беготню вдоль эстрадки.

– Я же с самого начала предупреждал, что едва ли эта кандидатура окажется для нас приемлемой, – обиженно возразил Диме Зиленский, а Тому ответил: – Да такие люди, Том, сами себя выявляют. Недавно, например, он велел рабочим выкопать канаву. Перерыли улицу, разворотили всю округу. Полтора месяца простояла канава в разверзнутом виде, пока ее снова не зарыли, ничего не уложив: ни труб, ни кабеля. Зато местность вокруг нашего дома стала похожа на лунный пейзаж. А один автомобилист сломал у меня под окнами задний мост у своего «Москвича». Бедняга понятия не имел о существовании прораба, разогнался и не успел затормозить… Это я вам только два маленьких эпизодика рассказал, – грустно усмехнулся Зиленский. – А на самом деле житие моего прораба и его великие дела могли бы воплотиться в многосерийную киноэпопею. А уж по затратам, по выброшенным на ветер государственным денежкам этот спектакль не имел бы себе равных!

– Ну и что ты предлагаешь? Я не понимаю! – нетерпеливо выкрикнул Дима.

– Да ничего я не предлагаю, – с раздражением ответил ему Зиленский и с раздражением же продолжал: – Но вы бы видели, синьоры, какая у этого стервеца дачка за городом. Пальчики оближешь! Дорожки посыпаны желтым песочком и выложены с боков березовыми колышками. Два парничка, летняя кухонька.

– Откуда ты знаешь? – спросил Дима.

– Сам видел, – вновь усмехнулся Зиленский. – В прошлую пятницу выследил своего прораба, поехал за ним на вокзал…

Зиленский не успел договорить, как Том уже взгромоздился на эстрадку, возвысился над «бандой», заложив руки за спину и раскачиваясь на каблуках.

– Ну, какие будут мнения? – вопросил он громко и властно.

– Какие тут могут быть мнения. Я первый против этой кандидатуры, – грустно ответил Зиленский, стоя спиной к Тому.

– Почему? – строго спросил тот с эстрадки.

– Да потому, что в данном случае мы имеем дело не с хамством, а с традицией, если угодно. За последние годы эта традиция так сильно развилась, так безнаказанно укоренилась, что стала просто бедствием.

– Бред! – Том рванул на шее галстук и боднул головой. – Ты думаешь, что говоришь?! Даже если, как ты считаешь, это стало традицией, то тем более надо ее каленым железом… А то извели уже тонны бумаги, на лекциях и собраниях уши прожужжали, а хамы плодятся, как клопы!

– Фу, зачем же так грубо, – поморщился Зиленский. – Никакой он не хам, а, напротив, весьма интеллигентный человек. На рабочих матом не ругается, в магазин за водкой в служебное время не бегает. И одет всегда прилично. Этот мой прораб…

– Этот твой прораб – самый страшный хам, – злобно прервал его Том. – Он хамит не одному, не двум, а десяткам, сотням людей одновременно. И за хамство не только не боится, а получает за него зарплату, премии! Дачку свою, значит, на хамстве этом строит! И наказать мы его должны со всей строгостью!

– Да брось ты, Том! Ей-богу, чем он хуже таких же сотен или тысяч, прости за выражение, строителей. И не виноват он в своем хамстве. Его сделали хамом, приучили к хамству и в нем укрепили. За что его наказывать, спрашивается?! За то, что ему так и не привезли труб, для которых он выкопал канаву? Или за то, что при проектировке дома какой-то неуч взял и прочертил линию для канализации не в том месте, где ей положено быть, а ошибку заметили лишь тогда, когда уже разворотили улицу? Ну чем он виноват, скажи на милость?

– А чем виновата бедная женщина, которая с тремя детьми вселится, понимаешь ли, в тот дом, который он, этот мерзавец, построил? За что она будет не жить, а мучиться в нем? Ванная у нее будет загажена затвердевшим бетонным раствором, штукатурка с потолка будет шлепаться на пол, в дыре под карнизом будет завывать ветер.

– Какая женщина? Откуда ты ее выкопал? – сердито бросил через плечо Зиленский и принялся пилочкой обрабатывать ногти.

– Да будет она! Не может она не быть, пока ее дом строят такие… Пока колют кирпич, пока свинячат и гадят, портят народное добро. Пока на дачке у себя, не знаю, трясутся над каждой дощечкой. А на работе, когда не для себя, тогда, значит, целыми машинами, тоннами, без зазрения совести!.. – Слов у Тома не хватило, и он проткнул кулаком воздух, поражая невидимую мишень. – На каждого хама сотни таких женщин приходятся! И каждый шаг этой скотины отдается, так сказать, чужой болью, напрягается чужими нервами, страдает чужим неудобством. Мерзнут, понимаешь, в ледяных квартирах, уродуют новые машины, падают с велосипедов, у которых выскакивает на ходу руль и отлетает педаль…

– И врешь ты все! – заключил вдруг Том. – Не жизнь сделала их хамами, а они делают нашу жизнь хамской. И нас самих в хамов превращают… Твое слово, Стас.

Все посмотрели на Стаса. Тот зачем-то встал со скамейки, сутулый великан, смущенно улыбнулся и тихо произнес:

– Виновен. Я так считаю, что, конечно, виновен.

– Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, – просипел Дима.

– Тогда во всех кинотеатрах шла «Оптимистическая трагедия», – пояснил мне Дмитрий Андреевич.

В половине одиннадцатого вечера в саду раздался треск. Владелец дачного участка выскочил на крыльцо и увидел, что через пролом в заборе лезет какой-то человек. Дачевладелец тут же вернулся на террасу, взял топор и выбежал в сад.

Едва ли он собирался топором этим ударить наглеца, а, скорее, прихватил его с собой для острастки. Как бы то ни было, едва он добежал до забора, в лицо ему с трех сторон ударил свет фонарей, ослепив его и фактически обезоружив.

– Вот до чего доводит собственность! На людей с топором бросается! – произнес насмешливый голос. – Мы, можно сказать, охраняем его жизнь, заботимся о его безопасности, а он…

– Мы из пожарной охраны, – нетерпеливо прервал его другой голос. – Давай, хозяин, показывай свое поместье!

– Из какой еще, к чертовой матери, пожарной охраны? – спросил дачевладелец, щуря глаза и не расставаясь с топором.

– Пошли, Дима, сами управимся, – скомандовал голос, – а то этот куркуль еще полчаса будет выяснять у нас, кто мы такие. А ты, Олег, посвети на него, чтобы он с испугу никого не задел.

– Какого черта вам надо! – крикнул дачевладелец, но пришельцы ему не ответили и, судя по движению двух фонарей, направились к сараю.

Дачевладелец резко подался вбок, но третий луч не упустил его, с лица не соскользнул и продолжал слепить.

– Куда вы поперли, сукины дети?! Вы мне всю клубнику подавите! А ты опусти фонарь, а то сейчас как… – Дачевладелец угрожающе поднял топор.

В ту же секунду топор у него отобрали. Кто-то четвертый перехватил сзади его руку, сжал запястье с такой силой, что топор тут же вывалился. Руку дачевладельцу отпустили, а голос из темноты сказал: