Одна жизнь – два мира - Нина Алексеева

О Калинине вопрос якобы стоял особо. Надежда Константиновна ему не доверяла:

— Прежде чем мы выступим с этим предложением, Сталин будет знать все, — уверяла она. — Человек он беспринципный, таким он был всегда.

Надя ответила, что Михаил Иванович ее поймет и что она с ним кое о чем уже говорила и уверена в его поддержке.

— Смотри, Надя, на твоей совести лежать будет — я не советую, — еще раз подчеркнула Надежда Константиновна.

Енукидзе, присутствовавший здесь, сказала Наташа, поддержал Надю:

— Нас мало, надо чтобы больше товарищей поддержали нашу позицию. Я думаю, старикану можно доверить.

И Надя рассказала Калинину весь план их будущего выступления. Он заверил Надю, что он все понимает и сделает все от него зависящее. Но предупредил:

— Знаем об этом только ты и я, для всех остальных я с тобой ни о чем не говорил.

Надя дала согласие.

Ведь это не был какой-то заговор против правительства. Эти товарищи просто хотели на внеочередном совещании, почти на семейном собрании, без протоколов и резолюций, по-дружески обсудить выдвинутые ими предложения, надеясь выработать какое-либо дружеское компромиссное решение, которое можно было бы преподнести народу как что-то хорошее с трибуны Большого театра в праздник пятнадцатилетия Великого Октября.

— Костя рассказывал, — сказала Наташа, — что совещание затянулось очень надолго, и чтобы не прерывать возникших бурных прений, участникам даже обед подавали туда. Сталин спокойно выслушал всех. И что с самой взволнованной речью выступил Рыков. Он заявил, что мы отступили от ленинского пути, так как Ленин не считал НЭП случайным или кратковременным мероприятием и отступлением от построения социалистического государства, а служит для восстановления и укрепления экономической мощи страны. А то, что мы делаем сейчас, — рубим сук, на котором сидим. Еще не поздно, мы можем многое исправить…

В том же духе выступали и другие из этой группы. Приводились статистические данные и многие примеры пагубности наших форсированных методов коллективизации. Поголовье скота в это время катастрофически уменьшилось, так как даже те крестьяне, которые записывались добровольно в колхозы, зная, что скотину у них при записи в колхозы все равно отберут, стали резать и продавать скот.

Предлагали дать крестьянам некоторые послабления с налогами, выдать хлеб голодающим районам и принять меры для ликвидации голода 1932–1933 гг.

Бухарин выступил последним, он предложил субсидировать организованные уже колхозы, чтобы они могли как можно скорее окрепнуть настолько, чтобы могли привлечь добровольный поток единоличных хозяйств в колхозы.

Надежды Аллилуевой на совещании не было. Сталин якобы потребовал, чтобы она отсутствовала.

Обстановка и настроение было такое, что у всех создалось мнение, что решение будет положительное.

Но слово взял Л. М. Каганович. Он заявил, что политика Ленина-Сталина, которую проводит и которой держится Иосиф Виссарионович, самая правильная. Никаких изменений, никаких послаблений и отступлений от уже намеченного пути не может быть и, он надеется, не будет, обращаясь прямо к Сталину, закончил он.

— Нэт, — отрезал Сталин. — Из всех выступающих Лазарь Моисеевич панимаэт настоящую обстановку лучше всех, а у всех остальных нэт бальшевистского духа. Ныкаких перэмен, ныкаких отступлений от генэральной линии партии, слышите, ныкаких! — закончил Сталин.

И вдруг он обратился к Кирову:

— Меня удивляет, каким образом у тэбя, Сергей Мироныч, то же мнение, что у Бухарина?

Киров понятия не имел о том, что существовала какая-то договоренность о выступлении на совещании.

Об этом знал Сталин, так как Калинин смалодушничал и все доложил Сталину до начала совещания. Сталин терпеливо дал высказаться всем, и теперь знал мнение всех так называемых «заговорщиков», и самым неожиданным сюрпризом для него было выступление Кирова в их поддержку.

В это время вбежала Н. С. Аллилуева:

— Я не могу слышать, как нас проклинают миллионы советских людей! Неужели вы не знаете, что люди умирают от голода? Россия стонет, а мы делаем вид, что не замечаем, не видим этого. Я прежде всего член партии, и сколько у меня хватит сил, буду бороться против этого.

— А я всех уберу со своей дороги, если нужно, и тебя в том числе, но не допущу никаких отклонений от генеральной линии партии, — твердо заявил Сталин.

Аллилуева ушла с этого совещания почти в истерике.

— Так закончились, — сказал Костя, — все наши благие намерения и дружеская попытка тех близких к правительству людей, которые хорошо понимали обстановку, в которой находилась и находится наша страна, особенно в это катастрофически тяжелое время, и хотели помочь спасти народ от повального голода.

Приближались октябрьские праздники 1932 года, мне очень хотелось во время парада попасть на Красную площадь. Наташа обещала достать мне пропуск. День был пасмурный, прохладный, неприятный, на парад я не попала. Но когда я на следующий день зашла к Наташе, она лежала в постели с температурой.

Пришел Костя:

— Ну, вот и хорошо, Наташенька. Да не подумай, хорошо, что ты больная, я о том, что есть предлог не пойти на эти сборища, которые я терпеть не могу. А ты, Наташа, поправляйся скорей, и мы дома устроим пир горой, — и пошел в кухню готовить ужин.

После ужина Наташа обратилась к Косте:

— Ты знаешь, он совсем спятил, и, по-видимому, не только он, но кое-кто из его советников. Приехала Ольга Евгеньевна, мать Нади, так он запретил ей остановиться у них, а Наде видеться с матерью, потому что она оказывает на нее плохое влияние. Ты знаешь, я понимаю Надю. В последнее время она сама не своя, жалко на нее смотреть. На днях я встретила знакомого профессора из Промакадемии, — продолжала Наташа. — Он остановил меня и озабоченно сообщил: «Пришла ко мне товарищ Аллилуева сдавать зачет, я не успел еще задать ей ни одного вопроса, как она вдруг схватила книги и выбежала из кабинета». Профессор был страшно расстроен: «Спросите, пожалуйста, — просил он, — может быть, я явился причиной? Передайте, что я приношу глубокое извинение». Я постаралась успокоить его как могла. Жалко мне Надю, она совсем извелась за последнее время. И чем это только кончится? — сказала Наташа.

Я неожиданно с глубокомысленной наивностью заявила:

— Очень просто, возьмет Надя и бросит его.

Для меня в моем возрасте он еще не был такой всемогущий вождь, его имя тоже не было особо весомое, многие другие имена старых большевиков-революционеров производили на меня гораздо большее впечатление, я любила и считала их настоящими творцами нашей системы. Они много писали, часто и запросто выступали, даже среди студенчества. Я помню, как однажды Н. И. Бухарин должен был выступить у нас, так наши ребята от радости прямо на руках дотащили его на третий этаж нашего института.