Одна жизнь – два мира - Нина Алексеева

А как мы все вместе мечтали, кто кем будет: Костя художником, Павлик писателем, а Гаврик артистом! Что с ними произошло в дальнейшем, я даже не знаю, я только услышала, что в один печальный день они вдруг все стали детьми кулаков-лишенцев, и все это произошло в течение двух лет.

Когда мы вернулись домой, я не выдержала, разревелась и заявила:

— Наташа, мне жалко Надю, мне очень, очень больно за нее, мне даже трудно представить, сколько горечи, обид, оскорбительных унижений должна была перенести она, чтобы прийти к такому концу. Но скажи мне, зачем же она покончила с собой, а не пустила пулю в лоб ему? Чего она этим поступком достигла? Абсолютно ничего, он станет еще злее и пойдет крушить направо и налево еще больше.

Так оно и было, я как в воду глядела, и сколько студентов за этот год было арестовано!

Только несколько дней спустя после похорон Н. С. Аллилуевой Сталин поблагодарил всех за внимание к внезапно скончавшейся — опять же — дочери старого большевика-революционера (повсюду подчеркивалось, что она дочь старого большевика, но упорно старались умолчать, что она жена Сталина).

После занятий в институте наша бригада уже несколько дней шла заниматься к Ольге. Оля жила на Пятницкой с сестрой, которая только что вышла замуж и ушла к мужу. У Оли осталась маленькая комнатка в полуподвальном этаже старого двухэтажного домика. Одна стена под окнами всегда была покрыта плесенью, комната, постель, одежда всегда были пропитаны сыростью. Оля всегда чувствовала себя простуженной. Но, несмотря на все, все считали Ольгу счастливой, потому что у нее была своя комната.

Как только мы приходили к ней, первым делом затапливали голландскую печь, пекли картошку, иногда варили суп и, закусив по-домашнему, садились заниматься.

В единственном сухом углу ее комнаты стояло пианино, она неплохо играла. После занятий я всегда усаживалась в кресло, Ольга за пианино, я слушала и любовалась ею. Высокий лоб, светлые волосы, чуточку вздернутый носик над красивыми губами придавал ее лицу милое капризное выражение. Она любила все светлое.

Ольга играла мелодии Чайковского, Шопена. Прелестные, грустные звуки лились из-под ее тонких, красивых пальцев. Дрова весело потрескивали, играя бликами на лакированной поверхности пианино. Так мы любили проводить с ней время, иногда срывались и мчались в Большой зал консерватории, туда у нее был постоянный пропуск.

Как-то по дороге мы встретили Женю, нашего однокурсника. Шел густой теплый снег. Его куртка и шапка были покрыты толстым слоем снега. С веселой улыбкой он подошел к нам.

— Вы далеко направились, друзья?

— Музыку послушать. А тебя где так облепило снегом? — спросила я.

— Да я шел долго пешком. А можно вас проводить?

— Собственно, мы и без тебя дорогу знаем, но если уж на то твоя добрая воля, то можешь.

Ольга всю дорогу молчала, я не могла понять, что произошло, обычно они из института часто вместе возвращались пешком домой. Жили они в одном районе, закончили один и тот же рабфак. И мы все считали его хорошим другом.

Когда мы остались одни, она сказала:

— Не нравится мне в последнее время Женька. Он часто попадается там, где его не ожидаешь.

Наш пропуск был в директорскую ложу с правой стороны зала. Когда мы уселись, Ольга обратилась ко мне:

— Обрати внимание на сияние лысин в первых рядах партера, от них даже светлее в зале.

Там действительно сидела солидная публика, любители прекрасной классической музыки, дальше шла уже смешанная публика.

Несмотря ни на какие трудности, мы с ней не пропускали ни одного концерта, ни одной театральной постановки, если даже голодные оставались.

Мы (то есть наша бригада) уже несколько дней подряд занимались у Ольги, готовились к экзамену. Я иногда после занятий оставалась ночевать у нее. Накануне экзамена все решили поехать к себе пораньше — привести себя в порядок. Я пообещала Оле, что скоро вернусь, и мы еще успеем позаниматься вместе.

Но я так устала, что прилегла на минутку и уснула, как убитая. Проснулась около 10 вечера, бросилась вниз к автомату в вестибюле, позвонила Оле:

— Да ты не волнуйся, уже поздно, позанимайся одна, а завтра мы увидимся, — ответила Оля.

Утром Ольга в институт не пришла.

— Что могло случиться? Я же с ней говорила в 10 часов вечера, она не жаловалась, что больна, — недоумевала я. Как только кончились занятия, я помчалась к ней. По дороге меня догнал Ваня, студент из нашей бригады.

— Ты к Ольге? Пошли вместе, я накануне забыл у нее галоши.

В темном, как погреб, коридоре мы долго стучали в ее дверь. Внутри тихо, никто не отвечал.

— Где же наша больная, куда она ускакала? — Ваня нагнулся к замочной скважине, пытался что-то насвистывать.

В этот момент отворилась дверь напротив, оттуда выглянуло испуганное лицо соседа и быстро спряталось. В это короткое мгновение я заметила круглую сургучную печать на дверях. Не веря тому, что увидела, я попросила Ваню зажечь спичку. Никаких сомнений не было, дверь была опечатана.

В голове поднялся хаос, хотелось закричать, хотелось застучать кулаками в заколоченную дверь:

— Оля, за что же, за что?

Ваня, забыв про свои галоши, схватил меня за руку и вытащил на двор.

Во дворе я подошла к окну и заглянула внутрь. Книги, бумаги и различные вещи были разбросаны на полу. Посередине лежали чемоданы, вокруг которых валялось белье. Постель была разобрана.

Значит, она спала, когда «они» пришли за ней.

— Нина пойдем, — Ваня тащил меня за руку, а я не могла оторваться, не могла поверить, что это действительность, а не кошмарный сон.

От этой полуподвальной комнаты я уходила, как уходит человек от свеже-засыпанной могилы.

Вернулась в общежитие совершенно разбитая. Ольга в тюрьме. В тюрьме… у нас, здесь, в Советском Союзе. За что?! Что она успела такое сделать, чтобы представлять такую угрозу для страны? Я готова была кричать, биться головой о стенку.

Ольга была первая. Вся наша группа на следующий день знала о том, что произошло с Олей, но все молчали. Мне казалось, если бы я пришла с похорон, я не была бы такой убитой. Я старалась уговорить себя, что это какое-то недоразумение и Ольгу отпустят. Но прошла неделя, пошла вторая.

Собрали собрание, все сидят молча, все знали, о чем будет идти речь. Всем неудобно в глаза друг другу смотреть. Ольга была лучшей студенткой и очень хорошим товарищем. Но собрание шло по заведенному шаблону, все должны были выступить, все должны были что-то сказать, что каются за свою близорукость. И что впредь они будут бдительны, что ни один гад не сумеет ускользнуть от них.