Малой кровью - Виктор Павлович Точинов

после выстрела или нет? Так ничего и не надумал — поднялся и заступил в караул.Эпизод 4. Госпожа удача

Проснуться пришлось самым ранним утром, на рассвете. Разбудили часовые, прибежавшие с дальнего холма: немцы! У моста! Сколько их, бойцы сказать не смогли — видели два мотоцикла, видели тентованый грузовик, — приехавшие на нем солдаты рассыпались по берегу, искали брод. Вернее, покатый берег, где можно съехать в неглубокую воду. А сколько еще людей и техники у них оставалось под прикрытием леса, неизвестно.

Спали в одежде, вещмешки были уложены с вечера, так что сборы не затянулись.

— Брод на этой переплюйке найти недолго, — сказал Гонтарь. — Скоро тут будут. А нам с носилками быстро не побегать. Надо их задержать.

Спросил у морпехов:

— Пулеметчики есть? С «Максимом» сладите?

— Я пулеметчик, — отозвался один из бойцов, а вторым номером вызвался курсант Габаридзе.

— Издалека по ним постреляете, едва тот холм перевалят. И до последнего патрона не геройствуйте, не то окружат и уйти не дадут, — инструктировал Гонтарь. — Дайте несколько очередей, чтоб залегли, и догоняйте нас бегом. Прямиком на восток держитесь, по солнышку. Если не догоните или разминемся, то в пяти кэмэ отсюда большак, вы на него не суйтесь, идите лесом вдоль него налево, там будем вас поджидать.

Пулеметчики вскарабкались на чердак, четверо подняли носилки с раненым... Пошагали.

— Поджечь бы напоследок гнездо бандитское, — сказал курсант Белопольский. — Не случайно немчура тут объявилась, точно они привели.

Гонтарь ответил неприязненно:

— Ты, Гена, много в жизни домов построил, чтоб так вот жечь-то запросто? Мы ж еще сюда вернемся, чертей этих выселим, нормальные люди жить будут.

Яков поглядывал на него с удивлением. Удивляли не слова Игната, а здоровенный топор в руке старшины, прихваченный им с хутора. Зачем, интересно? Что задумал?

На оставшемся позади холме прозвучала пулеметная очередь, разрушенный мост надолго немцев не задержал, — и все без команды прибавили шагу. Быстрая ходьба расспросам о назначении топора не способствовала, и выяснилось все позже, на привале.

Гонтарь приказал разбинтовать ногу морпеха Паши, осмотрел внимательно рану. И даже, наклонившись, принюхался к ней. Констатировал:

— Везучий ты. Не началась гангрена... Забинтовывайте.

И старшина, размахнувшись, зашвырнул топор в кусты.

— Ты что же, мне ногу рубить собирался?! — изумился Паша. — Прямо в лесу вот, на пеньке?!

— Собирался, не собирался... уже без разницы. С двумя ногами жить будешь, за девками еще побегаешь.

Стрельба на хуторе давно смолкла, но пулеметчики так и не появились. Хотелось все же надеяться, что они не смогли отыскать место встречи, а не увлеклись, не упустили в горячке боя подходящий для отхода момент... После сорока минут ожидания Гонтарь скомандовал:

— Пошли дальше. Если парни живы, сами выбираться будут.

* * *

Все время двигаться к востоку лесами не получалось. Начались открытые места — поля, луга. Первое поле пересекли без опаски, укрытые от взглядов со стороны, — росли там плотные ряды каких неизвестных Якову растений, высоких, в рост человека, усеянных длинными тонкими стручками. Услышав от Гонтаря, что это капуста, Яков изумился, видел он растущую на огородах капусту, — ничего общего. Заморская какая-то, китайская? Размял в пальцах лист — пахло от него и вправду капустой. Но ничего похожего на кочны, хотя бы маленькие, разглядеть в сплетении ветвей не удавалось. Потом сообразил: капуста ведь двухлетняя! Наверное, в этих стручках семена, из которых вырастают на следующий год растения привычного вида.

Капустное поле закончилось. Впереди было обширное пастбище, разделенное на несколько частей низкими изгородями, но никакая скотина там сейчас не паслась. Прикрыть, замаскировать изгороди не могли, к их столбам были приколочены на трех уровнях горизонтальные жерди, и просматривалось пастбище насквозь. А на дороге как на грех застряла длинная немецкая колонна, техника никуда не ехала, стояла вдоль обочины. Возможно, впереди случилась какая-то неприятность. Натолкнулись на взорванный мост, например. Или на сопротивление большой группы окруженцев. Последнее даже вероятнее — с востока доносились звуки далекого боя.

Якова слабые, еле слышные звуки пушечных выстрелов порадовали. Есть, значит, надежда, что фронт не укатился слишком далеко на восток, что они не шагают в никуда, что скоро выйдут к своим... Но для этого предстояло как-то пересечь пастбище.

— Хоть на четвереньки вставай и овец изображай, — невесело пошутил кто-то.

— А мне кого тогда изобразить? — спросил морпех Паша. — Барана, ногу подвернувшего? Или волка, овцами в плен взятого?

Время шло. Немцы не уезжали. Так ничего и не придумав, остатки роты двинулись краем поля прочь от дороги. Поперек рядов идти было гораздо труднее — приходилось таранить их, с хрустом ломая сочные стебли.

Опасение, что так шагать придется очень долго, не оправдалось. Пастбище пересекала ведущая в нужном направлении канава, достаточно глубокая, чтобы незаметно передвигаться по ней не ползком, а слегка пригнувшись. Так и поступили, но сначала в канаве залегли, подождали, готовые в случае чего броситься обратно в укрытие, в капустные джунгли, — пришлось пересечь метров десять открытого пространства между полем и канавой, и немцы могли случайно заметить этот маневр. Не заметили, не проявили никакой активности, и группа снова двинулась на восток.

Носилки теперь пришлось тащить не вчетвером, вдвоем, иначе на дне канавы было не разместиться. Ничего, как-то справлялись, менялись почаще. Куда более серьезная проблема обнаружилась позже: канава постепенно, незаметно, но становилась всё мельче, и приходилось сгибаться все сильнее, чтобы головы не торчали на виду. Потом и это перестало помогать...

Остановились, залегли, когда стало ясно, что обманывать себя дальше смысла нет: немцы заметят их, если взглянут сюда в бинокль. А поглядывать во все стороны должны непременно — сидят на дороге живыми мишенями и наверняка не хотят, чтобы кто-то подобрался незаметно и устроил здесь тир.

Вокруг было уже не пастбище, а пустошь, сюда скотине не позволяла забредать ограда. Пустошь поросла кустарником, низкорослым и редким, и еще более редкими чахлыми деревцами, — скрыть от фашистов движение группы вся эта растительность никак не могла.

А