Лэшер - Энн Райс

Жестокий он был человек. И, пожалуй, убил бы Лауру Ли иглазом не моргнул, если бы только это было в его власти. «Ведьмы!» — во всюглотку вопил он, когда входил в раж. Однажды он даже схватился за кухонный нож,угрожая отрезать Эвелин шестой палец. Она, бедняжка, тогда так кричала, чтопришлось за нее вступиться Перлу и Авроре, а также прочим старикам из Фонтевро,свидетелям этой сцены.

Среди старшего поколения Мэйфейров хуже Тобиаса никого небыло. По мерзости своего характера он превзошел всех и вся. Джулиена онвозненавидел лютой ненавистью из-за выстрела в тысяча восемьсот сорок третьемгоду, который ненароком убил его отца, Августина. Произошло это в Ривербенде,когда Джулиен был совсем ребенком, а Августин — молодым парнем. Сам же Тобиасеще ходил в детском платье — прежде маленьких детей, независимо от пола, обычнорядили в платья.

— Я видел своими глазами, как мой отец замертво упалвозле моих ног! — любил повторять он.

— Я не хотел его убивать, — рассказывал Джулиен,когда они с Эвелин лежали на кровати. — Неужели я смог бы сознательноубить человека, зная, что это повлечет за собой такие последствия? Ведь теперьот нас в гневе и горечи отшатнулась целая семейная ветвь. И сколько мы нипытались поправить дело, все было тщетно. Мы до сих пор разбиты на два вражьихлагеря. Один сосредоточен тут, а другой — вокруг вашего дома на Амелия-стрит.Мне всегда так горько об этом думать. Ведь я был тогда совсем мальчишкой, аэтот кретин понятия не имел, как управлять плантацией. Мне приходилось стрелятьв людей, и я никогда не испытывал от этого угрызений совести. Но в тот раз явовсе не собирался этого делать. Честное слово, этого у меня в мыслях не было.Я не хотел убивать твоего прапрадеда. Если хочешь, это была самая жестокаяошибка с моей стороны.

Однако его объяснения не слишком заботили Эвелин. Онаненавидела Тобиаса. Ненавидела всех стариков.

И, словно ирония судьбы, любовь в ее жизнь принес один изтаких стариков. Она пришла к ней не где-нибудь, а на чердаке Джулиена.

Затем последовали долгие ночи их романтических встреч, когдапод покровом темноты она приходила в дом на Первой улице и по шпалеревзбиралась наверх, в комнату своего возлюбленного. Находилась та довольновысоко, но Эвелин наловчилась залезать в нее довольно быстро. Раскачиваясь налозе, она бесстрашно поглядывала на оставшуюся внизу мощенную камнем дорожку.

Ту самую дорожку, на которую замертво рухнула бедняжка Анта.Но когда она поднималась по обвитой лианами стенке, это несчастье еще не произошло.Две ужасные трагедии — смерть Анты и Стеллы — ждали их еще впереди.

Вспоминая о своем восхождении к окну Джулиен, Эвелин,казалось, всякий раз ощущала под своими ногами густые и мягкие, как пушистыйковер, листья лозы, на которые она опиралась.

— О, cherie, радость моя. Дикарочка моя, — не безвосхищения восклицал Джулиен, поднимая окно, чтобы впустить ее внутрь. —Mon Dieu, детка. Ты же могла упасть.

— Ни за что! — шепотом уверяла его она, ощущаясебя в его объятиях в полной безопасности.

Даже Ричард Ллуэллин, мальчик, которого содержал Джулиен, обих отношениях никому не говорил ни слова, хотя многое мог порассказать. Правда,Ричард был приучен, прежде чем войти в комнату Джулиена, сначала стучаться вдверь. Много лет спустя Ричард Ллуэллин согласился поговорить с сотрудником изТаламаски, несмотря на то, что Эвелин умоляла его этого не делать.

— Ну и что ты разболтал ему обо мне? — набросиласьна него Эвелин, когда на следующий день Ричард явился к ней с визитом.

Ричард был слишком стар. Было очевидно, что он долго непротянет.

— Ничего, — ответил он. — Об этой истории явообще ничего не говорил. Видишь ли, я боялся, что он подумает…

— Что? Что Джулиен был способен затащить в постельсовсем ребенка, вроде меня? — Она от души расхохоталась. — Тебевообще не следовало затевать разговор с этим человеком.

Через год после этого случая Ричард умер, оставив ей внаследство свои старые пластинки. Должно быть, ему было известно о виктроле.Иначе зачем ему было оставлять ей старые пластинки?

Эвелин уже давно следовало отдать Моне маленькую виктролу,не церемонясь со своими ненормальными внучками, Алисией и Гиффорд. И угораздиложе ее оставить и музыкальную шкатулку, и прекрасное ожерелье Гиффорд!

— Как тебе это только пришло в голову! — твердилаона сама себе.

Как она могла сделать столь порочный выбор! Как моглаоставить все Гиффорд и тем дать ей возможность извращенно все толковать изадыхаться от негодования, когда Эвелин произносила свое небезызвестноечетверостишье.

— Зачем он настаивал, чтобы это осталось у тебя? —спрашивала ее Гиффорд. — Почему считал, что это возымеет на него какое-тодействие? А потому, что он был колдуном. И ты это прекрасно знала. Таким же,как и все остальные.

Потом последовало ее ужасное признание в том, что онаспрятала виктролу и жемчуг в доме на Первой улице, то есть вернула их на староеместо.

— Глупая, как ты могла сделать такое? — обрушиласьна нее бабушка Эвелин. — Виктрола должна достаться Моне! Она мояпраправнучка! Послушай, Гиффорд, пусть виктрола с жемчугом будут храниться гдеугодно, только не в этом доме. Только не там, где их может найти и уничтожитьКарлотта.

Вдруг Эвелин вспомнила, что Гиффорд умерла сегодня утром!

А она, Эвелин, шла по Сент-Чарльз-авеню в особняк на Первойулице, начисто позабыв о том, что ее несчастное, всем досаждающее и вечноизматывающее всех и вся всех своим беспокойством дитя совсем недавно простилосьс жизнью!

«Почему я не почувствовала это? — спрашивала себяЭвелин. — Джулиен, почему ты не пришел и не предупредил меня заранее?»

Помнится, полвека назад за час до смерти Джулиена онаслышала его голос, который раздавался где-то возле ее дома. Эвелин подскочила кокну и широко распахнула его, впустив в дом порыв шквалистого ветра с дождем.Увидев Джулиена внизу, Эвелин мгновенно догадалась, что это был не тот Джулиен,которого она знала, не настоящий. Вместе с этим пониманием ее осенила страшнаямысль: она подумала, что он умер, и очень испугалась. Джулиен, у которого былтакой веселый, такой жизнерадостный вид, помахал ей рукой. Рядом с ним стоялаогромная темная кобылица.

— Au revoir, ma cherie! [26] — крикнулей он.

Стремглав пробежав десять кварталов, она взобралась по ужезнакомой шпалере к окну знакомой комнаты и, приподняв раму, увидела его глаза,еще живые глаза, которые были устремлены на нее.