Рокот - Анна Кондакова

– Поверь мне, хватит, – процедил Стас, сверля взглядом приближающуюся фигуру Роберта и анализируя свои шансы. Не сдержавшись, он зло добавил: – Хоть раз вынь голову из задницы, Роб, и сделай что-нибудь стоящее. А то только и умеешь, что за свою шею опасаться.

Предчувствуя драку, Марьяна поспешила встать между ними. Расставила руки.

– Заткнитесь оба. Успокойтесь. Вот прямо сейчас… прямо сейчас я устанавливаю два правила: не предавать и не бояться. Если вы начнете тут кулаками махать, это будет означать, что вы испугались и предали друг друга. Слышите меня? Слышите?

Стас понимал, что Марьяна импровизирует на ходу, чтобы не допустить разлада. Он, конечно, был ей благодарен, но для себя решил: если Роберт продолжит стоять на своем, исход определит физическая сила.

– Почему ты так резко отказался? Стас? Почему? – Марьяна не оставляла попыток сдержать его ладонью. – Объясни нам.

– Желательно внятно, без угроз и оскорблений, – сухо добавил Роберт. – Ты что-то про детей говорил… Никогда не замечал в тебе любви к детям, да и жертвенностью ты тоже не отличался. В чем дело?

Стас сжал кулаки, но уже не напирал грудью на ладонь Марьяны так сильно.

– Дело не в любви к детям, а в том, что они останутся без семьи, – ответил он.

– У них и так ее не было, Стас. Что за капризы? Ты ведешь себя так, будто сам детдомовский.

– Я детдомовский. – Стас не произносил этой фразы четырнадцать лет. А теперь она вышла из него так легко и просто, будто ждала на кончике языка все эти годы. – Меня забрали в шесть. В семь я пошел в первый класс как полноценный член семьи Платовых.

Марьяна с ужасом посмотрела в лицо Стаса.

– Я почти забыл о том, что может быть по-другому, – продолжил он. – Только Егор напоминал мне, что я не его кровей. Все детство напоминал, всю юность, всю мою сознательную жизнь. И сегодня напомнил, чтобы я не забывал, что безродный. И я не хочу лишать этих детей, – он махнул в сторону дома, – обретенной семьи. Я лучше сдохну, чем сделаю это.

– Стас… – Роберт прокашлялся, хотел что-то сказать, но смолк.

Марьяна тоже молчала.

– У меня есть другой план, – после долгой паузы произнес Стас. – Мы обманем Полину. Это мне подсказала та учительница из сорок пятой школы. Способ не слишком надежный, и я не знаю, сработает ли он. Встретиться с тем, кого я обидел, в чьей смерти виновен. Я найду Бежова.

– Найдешь Бежова? – Ужас на лице Марьяны все никак не проходил. – Но ты же не убивал его.

– Это сделал я. Случайно… я не хотел… точнее, хотел… я… его убил, да.

Марьяна смолкла, словно потеряла дар речи.

– Я найду могилу Бежова и дождусь следующего Гула, – продолжил Стас, понимая, что страшным признанием обрекает себя на ненависть Марьяны. Ненависть, которая не пройдет уже никогда.

– Это верная смерть, – тихо возразил Роберт. Из его голоса исчезла прежняя напористость. – Если Полина узнает, что мы…

– Полина? – прозвучал глухой голос Константина Михайловича. Мужчина неслышно вышел на крыльцо. – Вы говорите так, будто она жива.

Стас, Марьяна и Роберт разом оглянулись.

– Полина мертва, но… не совсем, – сказал Стас, понимая, насколько бредово звучат его слова. – Она ищет вас.

Мужчина не удивился, даже не вздрогнул и не встревожился. Он уставился на свои ноги в поношенных туфлях.

– Ищет? На ее месте я бы тоже искал. Значит, вот почему вы приехали сегодня. Полина не дает вам покоя?

– По какой-то причине она не видит вас и не может найти.

– Возможно, из-за того, что я забыл, что виновен, – монотонно ответил Константин Михайлович. – А теперь вспомнил. Возможно, Пол придет ко мне в ближайшее время, и тогда я попрошу у нее прощения.

– Она не намерена вас прощать, – покачала головой Марьяна, прищурилась и с презрением добавила: – Я бы тоже не простила. Нет ни одной причины вас прощать. За отнятую жизнь нужно платить.

Стас догадался, что последние ее слова были обращены к нему.

Константин Михайлович грустно улыбнулся.

– Что ж. Значит, быть тому.

– Вы так легко сдаетесь? – разозлился Стас. – А как же ваши дети?

Мужчина поднял на него глаза.

– Они мне очень дороги. Они – мое сердце.

– Тогда не нужно ничего делать. Оставайтесь для Полины невидимкой.

– А вы? – Губы Константина Михайловича дрогнули. – Вы собираетесь расплачиваться за мою вину?

Стас вздохнул, ловя на себе опустошенные и растерянные взгляды Марьяны и Роберта.

– Каждый расплачивается только за свою вину, – сказал он. – И наказание для каждого разное. Знаете, отсутствие наказания – тоже наказание. Для нормальных людей с совестью. Расскажите, что вы сделали с Полиной, как она умерла?

– Нет, я никому и никогда не расскажу, где она. Пусть покоится с миром, не будем ее беспокоить, чтобы она…

Ночной двор оглушил щелчок. Забытая у калитки «Электроника» вдруг ожила звуками и голосами:

«Бутерброд с сыром или маслом? И с тем и с другим? Неплохой выбор. Так куда ты у нас собралась? В красивое место?..

Хык-хык-хык. Хр-р-р-р-р. Хык-хык-хык. Хр-р-р-р-р. П-ш-п, п-ш-п.

Полли, тебе нравится мой грузовичок? Почти как твой велик, только он немножко скрипит. Он возит песок сюда, потом – сюда… и сюда. И вывозит, если песок лишний. Вж-ж-ж-ж…

Она же из нашего двора. Ну та, недоразвитая. Не слышит она ничего, хоть из пушки стреляй…

Привет, Пол. Долго ждала?.. Долго? Долго? Долго?..»

Константин Михайлович, мертвецки бледный, опустился на ступени крыльца, уронил лицо в ладони и беззвучно разрыдался, а Стас поспешил к калитке, чтобы выключить этот адский магнитофон.

Подойдя к забору, он не увидел того, что искал.

«Электроника» исчезла. На тротуарной плитке лежала только книга, ветер перелистывал ее страницы, перебирал, гладил, пока не раскрыл на той, где было написано:

«От моего сердца к твоему солнцу. К. Демьянов. 1989».

В течение часа никто не проронил ни слова.

По радио завывали двое – парень и девушка – о несчастной любви. Половина пути до Леногорска была позади. Роберт, пристроившись на заднем сиденье и положив под голову свой скомканный пиджак, посапывал уже минут двадцать. Марьяна сидела рядом со Стасом и смотрела в боковое окно.

Весь ее вид говорил, что ей неприятно находиться рядом с ним.

От тоскливого молчания и двух суток беспрестанного напряжения Стаса нещадно клонило в сон. Он старался хоть чем-то себя занять: пил холодную воду из бутылки с крупной синей надписью «Артезианская вода «Северный пик», прикладывал ее запотевшие бока ко лбу и щекам, шептал себе под нос, вторя песне из динамиков, постукивал по рулю, тер глаза и поглядывал на проносящиеся мимо деревья, здания и встречные автомобили.