Разбитые маски - Анна Малышева

– Ты не должен был уходить. – Она твердила свое, не слушая Илью, не слыша его уверений. – Вы должны были встретиться лицом к лицу и сказать друг другу всю правду.

– Мы не животные, чтобы драться из-за самки, – с обычной прямотой возразил он. – И не средневековые рыцари, чтобы устраивать турниры! Ты должна была все решить сама, и ты решила, верно?

Она всхлипнула и поцеловала его в шею.

– У меня, наверное, тоже нервы. – Он говорил почти шутливо, но глаза оставались серьезными, даже печальными. – Есть один вопрос. Ты выйдешь за меня не потому, что его больше нет? Не только поэтому?

Ольга прошептала, что, если он еще раз такое скажет, она его ударит. Илья тихонько засмеялся, и она вновь ощутила, какие у него сильные руки.

* * *

Примерно в это же время о смерти Виталия узнал Самохин. Он как раз ломал голову, каким образом отыскать этого свидетеля, который может оказаться вовсе и не свидетелем, а… И тут ему позвонили. Выслушав все, Самохин шумно выдохнул воздух:

– Де-ла… Да, это мой клиент. Убит?

– Неизвестно. Следов насилия нет, в желудке нормальная пища, никакого яда. Есть следы алкогольного опьянения, но не так чтобы сильного. Скорее, остаточные явления, похмелье словом.

– Так. Сердечник пил?

– Да, не без того. Бутылки с коньяком осмотрели, там его собственные отпечатки и еще несколько персонажей отметилось. Продавца, вероятно, а может, и собутыльника. Собутыльницы, если верить соседям. Ходила к нему какая-то. Ни одна из жен на нее не похожа. Те обе худые, одна высокая, другая мелкая. А эта крупная, восточного типа…

Самохин выслушал скудное описание «собутыльницы» и повертел в пальцах карандаш. Его одолевало искушение немедленно нарисовать эту даму. Он любил рисовать то, о чем имел слабое представление, это создавало широкий простор для фантазии… И вдруг замер. Карандаш уперся заточенным острием в лист бумаги и порвал его.

– А ну, повтори еще раз! – попросил он коллегу на другом конце провода.

– Да тебе все равно данные пришлют, – недовольно отмахнулся тот. – Дела, похоже, смежные. Мы как узнали, что наш покойник идет свидетелем по делу о твоем грабеже, сразу поняли: дело нечисто. Смотри, снял квартиру черт-те где, а ведь имел хорошее жилье, недалеко от Садового кольца. Потом вырисовывается какая-то странная любовница. Или подельница?

– Высокая, полная? – возбужденно перебил Самохин. – Брюнетка, восточный тип лица, но говорит без акцента?

Тут проняло и собеседника.

– Костя, ты с ней знаком?

– Может быть. – Тот бросил карандаш на стол. Графит сломался. – Вот что, пришли мне данные по факсу, все, что известно начиная с субботы, и показания обеих жен. Может, я эту женщину сам отработаю.

– За мной бутылка! – обрадовался коллега, но Самохин его осадил:

– Ничего не обещаю. Получится, если очень повезет. Похожая дама у меня с Владыкиным попала в одно дело, так может, они были знакомы еще ближе, чем говорят?

– Вот бы хорошо! – обрадовалась трубка. – А то соседи у покойника попались трудные, на фоторобот их не раскрутишь. Ничего, дескать, не видели. Ты подумай, труп чуть не сутки пролежал у них на глазах, хоть бы кто совесть поимел, звякнул… Дом новый, живет там черт-те кто, натуральный табор!

Через полчаса распечатки лежали у Самохина на столе и он внимательно их изучал. Время от времени сверялся со своими записями и качал головой. Потом снял телефонную трубку и набрал рабочий номер Камиллы.

Та услышала его и как будто обрадовалась:

– Константин Петрович? Я так и думала, что это вы. Только знаете, я сейчас ничем вам помочь не могу, нужно ехать к партнерам, намечается крупная сделка. Давайте я сама позвоню, когда освобожусь?

– Камилла Рахметовна… Она кокетливо поправила:

– Зовите по имени. Все-таки я буду немного младше вас.

– Камилла, – обреченно произнес он. Самохину было не до любезностей. – Я звоню по другому вопросу.

– О! – удивилась женщина. – У вас еще остались ко мне вопросы? Скажите, а других свидетелей по делу вы допрашиваете так же часто? Я же такой маленький свидетель! – В трубке послышался сочный смех, в котором звучали самоироничные нотки. – Совсем малюсенький!

Самохин даже улыбнулся, представив ее себе в офисном кресле, с трубкой – тучную почти до уродства, но жизнерадостную и самодовольную.

– Всего один вопрос, – вежливо настаивал он. – Вы помните, мы с вами виделись в субботу?

– Как же, свидание было ровно в час, – согласилась она. – А что? Остались какие-то неясности? Я же все подписала!

– Большое вам за это спасибо. А вы не припомните, куда отправились после этого?

– Куда-нибудь точно отправилась, потому что в конце концов попала домой, – сказала она, все еще посмеиваясь. – У вас в кабинете как-то не очень уютно, решила не ночевать. Наверное, по магазинам поехала или на рынке была. У меня же трое детей и все хотят кушать!

– Это прекрасно, Камилла Pax… Камилла, – поправился он. – А все-таки не могли бы вы припомнить более четко? Мне это нужно для одного незначительного эпизода.

– Незначительного? У вас таких эпизодов не бывает. – Она продолжала подшучивать, но голос явно посерьезнел. – Что ж, я постараюсь вспомнить. Но лучше бы вы сказали, что стряслось. Я же по вашему голосу слышу – что-то важное!

– А если важное, вы вспомните что-то другое, чем если не важное?

Он тоже хотел пошутить, но вышло довольно неуклюже. Камилла разом оборвала смех. В ее голосе прозвучала обида:

– Вы на что намекаете? Что я могу подтасовать факты? Да пожалуйста, могу восстановить весь свой день по минутам.

– Ну, по минутам, пожалуй, не стоит. Хорошо бы припомнить промежуток с часу до четырех.

– Значит, случилось что-то важное, – вздохнула она, совсем упав духом. – Наверняка на меня кто-то наговорил с три короба.

Самохин сказал, что это вовсе не так, и повесил трубку, взяв с женщины обещание перезвонить сразу, как она что-то вспомнит И снова ушел в чтение бумаг.

Зато Камилла никак не могла взяться за свои бумаги. Раскрытая папка лежала у нее на столе, а она медленно покручивалась в кресле направо-налево, глядя в узкое зарешеченное окно.

«Ну вот, кажется, началось. И про договора не вспомнил, ни слова не сказал. Или уже все знает? Не может быть, их больше нет на свете. И никто их не видел, кроме нас двоих. Спрашивает как раз о том времени, когда я приехала сюда, чтобы „забрать сумочку“. Да как он мог это узнать? Или просто подозревает, что я его вожу за нос? Или… Или я вообще зря беспокоюсь?»

Но что-то говорило женщине, что она беспокоится не зря. Тонкое, почти звериное чутье никогда ее не подводило. Она ощущала некую опасность вокруг себя, будто облако ядовитого газа, миазмы страха. Будто тень, из которой она никак не может выйти.