Пульт мертвеца - Тимоти Зан

У него на щеке дёрнулся мускул.

— Время от времени в течение этого срока ей их давали, это так, — холодно подтвердил он. — Нам требовалось узнать как можно больше о гремучниках, и, как вы уже сами заявили, она оказалась лучшим их знатоком, нежели вы.

— И, конечно же, не нашлось никого, чье влияние было бы сравнимо с влиянием «Группы Карильон» и кто проследил бы за тем, чтобы ей не слишком докучали допросами?

Его лицо потемнело от гнева.

— Знаете, Бенедар, на вашем месте я не стал бы уж очень задирать нос. Ведь вы и сами стоите там, где лед очень тонок, и в ту же минуту, когда вы окажетесь здесь бесполезным, он провалится под вами или растает, это уж как хотите.

Я посмотрел на него, но прежде чем успел что-то сказать, Каландра предупреждающе сжала мою ладонь.

— О'кей, — сказала она. — Он прав. И кроме того… — Её глаза блуждали по полю гремучников, и я почувствовал, что ее рука вдруг стала твёрдой, как камень. — Что бы здесь ни происходило, нам следует знать об этом.

Я взглянул вначале на нее, потом на Айзенштадта, и, проглотив страх, спросил:

— С чего нам начать, как вы думаете?

— Давайте начнем, — облегченно сказал он. Выло ясно, что ни я, ни Каландра не относятся к тем людям, которые могут оказаться для него бесполезными, как бы он не стремился вбить это нам в головы. Я запомнил это на будущее, и мы приблизились к окраине города гремучников.

— Мы обнаружили несколько мест на их кожице, где можно регистрировать биотоки, — объяснял доктор, склоняясь над одним из гремучников и пристально осматривая места с укрепленными по всей длине извивавшегося гребешка датчиками. Я заметил, что он старался не касаться самого гремучника, и подумал, не состоялась ли вторая демонстрация способности гремучников к самозащите? — Мы можем фиксировать много сигналов, когда они… не заняты… но почти каждое создание, которое нам удалось отыскать, снова возвращалось к активности до истечения предела наступления распада.

— Предела чего? — не понял я.

— Предела наступления распада. — Недовольство Айзенштадта слегка усилилось. — Когда их тела пусты, не заняты, начинается распад тканей, правда, в очень слабой форме. Ничего серьезного, но наши исследования доказали, что если гремучник находится в этом состоянии более двух часов, то наступают необратимые изменения.

Каландра поёжилась.

— Так, будто они действительно погибают?

Эта фраза несколько мгновений оставалась без ответа. Временно мёртвые гремучники, постоянно мёртвые зомби. В системе Солитэра никуда нельзя было деться от смерти.

— Как бы то ни было, — наконец отозвался Айзенштадт, — нам кажется, что именно существование этого предела предполагает, что их способности не могут развиваться параллельно физическому развитию.

Я сумел стереть из памяти образ смерти.

— Хорошо. Значит, вы устанавливаете датчики на один из гремучников, который сразу же удаляется, едва заметит ваше приближение, а затем вам необходимо подождать еще два часа, прежде чем вы получите исчерпывающий ответ на вопрос: мёртв он или просто отправился по своим делам.

Айзенштадт без особого энтузиазма кивнул.

— В своей основе именно так, но нам до сих пор не приходилось проверять сразу двести сорок одного мерзавца. И потом, может быть, всё же отправиться за пределы нашего объекта и добыть один экземпляр где-нибудь на воле?

Я вопросительно посмотрел на Каландру:

— Что ты думаешь по этому поводу?

Ёе лоб чуть нахмурился.

— Это будет, как если бы мы попытались подслушать разговор двух человек в комнате, где без умолку болтает двадцать, — ответила она. — К тому же издалека. Уж очень мудрёно.

— Почему вы думаете, что издалека? — требовательно спросил Айзенштадт. — Почему нельзя подойти поближе? И… — Он замолчал, и прорезавшие его лоб морщины свидетельствовали, что он сам обнаружил ответ на свой вопрос. — Ах, да, правильно. Ведь они тут же смоются.

Каландра, не торопясь, обозревала гремучники.

— Вот, — произнесла она, указывая на одного из них. — Четвёртый от края, вон там. Это не тот, что…

Она замолчала. Я уставился на гремучник, призвав всю свою наблюдательность, чтобы обнаружить в нём признаки, указывающие на активность…

— Не могу понять. Какой-то трудно определяемый.

Мельком взглянув на Каландру, я почувствовал, что она очень волновалась.

— Вообще-то… есть способ выяснить. Возможно, есть.

Она направилась к гремучнику. Я пристально наблюдал за ней… и вдруг уловил небольшие изменения.

— Он ушел.

— Да, — ответила она и остановилась. Какое-то время Каландра стояла, просто глядя на него, затем не спеша повернулась и подошла к нам. — Я не думаю, чтобы это сработало, доктор Айзенштадт. Сигналы очень слабы, кроме того, много наложений сигналов от других.

Айзенштадт бросил на Каландру взгляд, в котором поровну распределились презрение и отвращение.

— А как вы, Бенедар? — полюбопытствовал он, поворачиваясь ко мне. — Вы тоже сдаетесь?

В его словах ясно чувствовалась угроза: если мы не сможем или не захотим помочь исследованиям, нас, в конце концов, вернут в камеры. После этого мне предстоит предстать перед судом Солитэра, а Каландру ждет исполнение приговора на борту «Вожака», уже давно по ней соскучившегося.

— А что с теми гремучниками, которые произрастают за пределами Батт-Сити? — спросил я, отчаянно пытаясь ухватиться за тонкую соломинку. — Ведь среди них есть и такие, которые погибли.

— Некоторые погибли, — проворчал Айзенштадт. — К сожалению, два или три, которых мы обнаружили, были мертвы уже довольно долго для того, чтобы их местные коллеги стали поднимать шум по этому поводу. Могу сказать больше: они никогда не собираются группами более чем в четыре особи, и я не собираюсь носиться за ними по всему Споллу в поисках свежего трупика для исследований. Вот здесь, прямо здесь, наша лучшая из возможностей. Единственная цель — заставить по-настоящему заработать ваши религиозные принципы. А если вы не можете, то мы пойдём и возьмём первый попавшийся.

— Сэр…

Внезапно Каландра напряглась, и я обернулся к ней, не договорив.

Она устремила невидящий взгляд на гремучники.

— Может быть, вон там, сэр, — тихо произнесла она странно запинающимся голосом. — Давайте спросим у самих гремучников.

Айзенштадт фыркнул.

— Ах, да, непременно. — Его слова источали сарказм. — И что вы хотите предложить? Язык жестов или азбуку Морзе?

Каландра, казалось, не замечала его иронии.

— Может… может быть, это совсем нетрудно. — Она умоляюще взглянула на меня…

И я внезапно понял.