Пленник гибнущего мира - Кирилл Смородин

Все началось в тот самый день, когда я, маленький мальчик, лишился руки. Многие называли чудом то, что мне удалось выжить. Они правы, но только отчасти. Потому что со мной действительно произошло чудо – в истинном понимании этого слова. Я ведь умер, когда меня завалило. И пока люди пытались добраться до несчастного мальчика, молясь, чтобы тот оказался жив, я покинул тело и разговаривал с тремя высокими фигурами в черных балахонах. Точнее – слушал.

Они называли себя Со-Творцами, способными создавать маленькие отдельные миры. Вселенная громадна, говорили они, и по большей части наполнена пустотой, как бы парадоксально это ни звучало. И Со-Творцы обладали даром временно заселять эту пустоту жизнью.

Дар Со-Творцов невероятно редок – и я оказался одним из тех, кто им обладает. Поэтому Со-Творцы и задержали меня на пороге смерти. Они предложили мне вернуться в мир людей, продолжать жить, но с одним условием: я должен стать одним из них. Что мог ответить маленький перепуганный мальчик, который только что был дома, а потом – после гула вражеских бомбардировщиков и чудовищной встряски – оказался неизвестно где? Конечно, я согласился.

Придя в себя и начав выздоравливать, я долгое время думал, что Со-Творцы были сном. Госпиталь пугал меня – ты и сам должен понимать это, раз читал мою биографию. Пугал так, что иногда хотелось зажмуриться и перенестись куда-нибудь, где тихо, светло и спокойно.

И однажды я перенесся – в просторную и чистую комнату с большими окнами, за которыми светило солнце и пели птицы. Ни взволнованных голосов врачей, ни стонов и криков, ни лязга медицинских инструментов, ни сирен. Там было хорошо.

Но потом пришлось вернуться. И тогда я понял, что Со-Творцы действительно существуют и сделали меня одним из них. Та комната не могла быть сном – я сам создал ее, пытаясь спастись от кошмаров госпиталя.

Тогда я продолжил. Однако миры выходили мрачными, жестокими и враждебными. Думаю, сказалось мое пребывание в госпитале. Я привык к боли и страданиям.

Со-Творцы говорили, что каждый из них волен распоряжаться своими мирами, как ему вздумается. Кто-то путешествует из одного в другой, кто-то зарабатывает, погружая в придуманную реальность людей, умеющих хранить тайны и способных хорошо заплатить, кто-то прячется… Я же хотел, чтобы мои приключения переносились на бумагу – и придумал, как это сделать. Умения Со-Творцов не ограничиваются одним лишь созданием миров. Все мы сильные маги, и я воспользовался этим. Сначала, еще в детском доме, заколдовал ручку – та сама писала, пока я в роли героя жил в другом мире. Потом, много лет спустя, купил печатную машинку и наделил ее той же способностью. Стоило написать лишь одну или полторы страницы, потом прочесть – и я становился героем будущего рассказа, повести или романа.

То же произошло и с тобой. Ты отправился в пострадавшую от Волны Безумия Чашу Жизни, а моя печатная машинка взялась за работу. И теперь кто угодно может прочитать о твоих приключениях – роман лежит в верхнем ящике стола, он твой…»

Андрей прервал чтение и открыл верхний ящик. Так и есть: уже знакомая кипа бумаги, но на сей раз заполненная строчками от первого до последнего листа. Духов пробежался по рукописи глазами и понял, что Кагановский не обманул. Там было и о Шкурниках, и о Фронах, и о Волне Безумия, и о Пожирателях. Взгляд то и дело натыкался на знакомые имена, а перед мысленным взором один за другим возникали Перлмар с женой и дочерью, Румус, Отшельник, Стелла, Азэс-Покровитель. Последний почему-то только в образе чудовища…

Отложив роман, Андрей вернулся к письму:

«Я не жалею ни о чем. Если бы не снаряд, что разрушил мой дом, если бы я не лишился руки и не покинул на некоторое время собственное тело, то мог и не встретиться с Со-Творцами и не стал бы одним из них. Так что я благодарен судьбе даже за боль и страх. Однако…

Со-Творцы обладают сильнейшим магическим даром, но все же они люди. А значит, смертны. И тут есть одно но: Со-Творец не может уйти, пока не найдет преемника. Он станет сохнуть, превращаться в немощное ничтожество – ты видел, какой я, а значит, согласишься с таким определением. Чем больше времени пройдет, тем труднее будет найти того, кто понесет дар Со-Творца дальше.

Хорошо, если кругом полно родственников и друзей, ведь преемником может стать любой. Но как быть мне – одинокому и однорукому? Долгое время я не задумывался о преемнике – и напрасно. Только ослабев до такой степени, что пришлось пересесть в коляску, я осознал свою ошибку.

Неизвестно, сколько бы мне пришлось мучиться, если бы не ты. Прости, я не спросил твоего согласия, но сидеть в кресле и высыхать я больше не мог. Помнишь странную фразу, которую я заставил тебя произнести перед тем, как вручил начало рукописи? Это клятва, и теперь ты – один из Со-Творцов. Так я завещал тебе свой дар.

Мне жаль, что я не объяснил хоть что-то, прежде чем отправил тебя в другой мир. Понимаю, что тебе пришлось немало помучиться – в первую очередь от непонимания происходящего. Я даже не знаю, читаешь ли ты это, ведь там могло случиться все что угодно. Тот мир – такой же настоящий, как этот, и твоя судьба зависит только от тебя. Ты вполне можешь погибнуть, и, поверь, мне будет безумно жаль, если это случится.

Правда, для меня это останется неизвестным, поскольку пора уходить. Надеюсь, ты вернешься целым и невредимым, а потому – успехов тебе в создании миров.

В.А. Кагановский».

Письмо закончилось витиеватой подписью. Андрей отложил лист и, сглотнув, оглядел себя. Прислушался к ощущениям. Вроде бы все как было обычно, только сердце колотится и в голове шумит. Но это естественно – после всего, что он пережил и узнал. Ничего необычного Духов не чувствовал.

Руки сами потянулись к роману. Андрей взял кипу желтоватых листов, отошел от стола, осторожно, украдкой, поглядел на мертвого писателя. Стены и потолок стали давить. Безумно захотелось наружу, и чтобы над головой было небо. Родное, синее, а не желтая муть, на которую Духов любовался два с лишним месяца…

От внезапной мысли Андрей вздрогнул. Потом нырнул в карман, достал мобильник. Открыл календарь и облегченно выдохнул, увидев дату и время – семнадцатое апреля, половина двенадцатого. Все хорошо, одно из главных опасений не подтвердилось: два с лишним месяца прошли только в том мире, а здесь, дома, по-прежнему утро того дня, когда Духов отправился к Кагановскому.

«Все. Хватит. Пора уходить», – сказал себе Андрей, чувствуя, что находиться в квартире писателя становится невыносимо.

Позабыв, что рядом покойный, что нужно вызывать «Скорую», Духов направился в коридор. Оделся, обулся и покинул жилище Кагановского.

Домой он тоже решил пойти пешком. Андрей летел по тротуару и крутил головой, стараясь захватить оголодавшим взглядом каждую мелочь. Фырчали и сигналили машины, грохотал торговый центр, со всех сторон доносились людские голоса. В глазах рябило от пестрых вывесок, а в небе по-прежнему висели серые облака.