Лев Яшин. Легендарный вратарь - Александр Соскин

Уж сколько за плечами Яшина осталось зарубежных поездок, но это была совершенно необычная, из ряда вон выходящая. По Лондону мегазвезд возили в навороченном, сверкающем зеркальными стенами автобусе с эскортом сопровождения: впереди расчищал путь огромный черный лимузин, по обе стороны и позади автобуса следовали на мотоциклах полицейские в парадных мундирах. Кавалькада двигалась под вой сирен и приветствия с тротуаров – люди догадывались, кто внутри. Перед матчем на поле спустился из королевской ложи, чтобы приветствовать футболистов, герцог Эдинбургский, супруг королевы Елизаветы. На торжественном банкете в присутствии членов кабинета, палат общин и лордов, разной прочей знати участников «матча века» громогласно представлял специальный спикер в парике и средневековом одеянии. Всем гостям праздника дали понять, что футбол в Англии больше чем футбол и его чествование по случаю такого юбилея может быть приравнено только к визиту глав государств.

Яшину не меньше запомнилась теплота и непринужденность отношений супермастеров футбола, ему по душе пришлась межзвездная доброжелательность и солидарность. Организаторы позаботились, чтобы Яшин не остался без переводчика (остальные худо-бедно знали языки). Добровольцем вызвался знаменитый французский форвард Раймон Копа – этнический поляк, урожденный Копачевский, чей отец в свое время удрал от безработицы, чтобы пополнить легион французских шахтеров. Копа немного лопотал по-русски и в ресторане, где питались звезды, был усажен за один стол с Яшиным. На ломаном русском мог общаться и его старый венгерский знакомый с испанским паспортом Ференц Пушкаш.

Просмотрев по возвращении наши газеты, Яшин не обнаружил Пушкаша в составе сборной мира ни в текстах, ни на групповом фото, но уже давно перестал удивляться. В самой Венгрии эмигрант не вылезал со страниц печати, а у нас имя «предателя социализма» даже упоминать было запрещено, с фотографии его убрали ретушью. Так продолжалось до времен горбачевской перестройки.

В один из трех прекрасных дней пребывания на футбольном празднике Пушкаш явился в гостиничный номер к Яшину в сопровождении защитника сборной ФРГ Карла Хайнца Шнеллингера, чтобы пригласить его в ресторан на вечеринку сборной мира. А когда Лев внес ответное предложение «посидеть по-русски» у него в номере и, не успели посетители оглянуться, стал доставать из кофра водку, икру и прочее, они быстро сообразили, что поставили в неловкое положение безденежного советского вратаря, которому нечем расплачиваться в ресторане. Не забывший социалистических порядков, но сам никогда не испытывавший финансовых затруднений, Пушкаш легко вспомнил о валютной недостаточности советских спортсменов, и лучший вратарь мира не был исключением.

Яшина гости настолько уважали, что он получил согласие на свое предложение и начал накрывать на стол. А Шнеллингер, пошептавшись с напарником, мигом сгонял вниз, где в гостиничном сувенирном магазинчике купил 20 галстуков, специально выпущенных к матчу, и передал Яшину для вручения футболистам «Динамо» (что и было сделано ровно через день). Галстуки в Лондоне вообще дорогие, а эти стоили аж по пять фунтов стерлингов – на эту пятерку, между прочим, тогда можно было приобрести там какое-никакое пальто. Ровно на такую ничтожную сумму (всего на один галстук, да если бы и на одно пальто!) расщедрился достопочтенный Спорткомитет, выдавая голкиперу валюту на поездку.

В номере-то звезды посидели славно, но ущемленность безвалютных советских вояжеров Яшин испытывал на своей шкуре не раз. Понимал, конечно, что ровней богачам типа Ди Стефано или Пушкаша ему никогда не быть, но и могучему государству не пристало ввергать своих граждан в жалкое, унизительное состояние. Ему было неприятно, когда испанский футбольный маг Альфредо Ди Стефано на глазах друзей из сборной мира стал гонять по гостиничному паркету дорогие швейцарские часы, подаренные каждому участнику «матча века», и демонстративно разбил их вдребезги, бравируя своим толстосумством и невоспитанностью.

Но Яшину становилось не менее противно, когда во время зарубежных поездок добровольные дарители пытались сунуть ему конверты с парой сотен долларов на бедность. Он не брал ни у шведского импресарио Ланца, организатора всех советских турне по Южной Америке, ни у зарубежных игроков, пытавших как-то помочь советским футбольным беднякам, которых ценили как замечательных мастеров. Отказывался принимать добросердечные, но все же подачки не только потому, что чувствовал себя «человеком-знаменем», которому не полагалось себя марать, как заключает в своих мемуарах Евгений Рубин. Знамя – знаменем, Яшин отдавал себе отчет, что вытолкнут обстоятельствами на видное общественное место, но боялся не рыка столоначальников, наделенных правом казнить привинившихся, просто не желал позорить страну. И не меньше чем общественное лицо, страшился потерять собственное, не желал унижать свое человеческое достоинство, которым был наделен сполна, – ему стыдно было смотреть в глаза дающего.

Другое дело, когда возникал «вариант Ланцовский» – так сам Ланц на своем ломаном русском, хитро улыбаясь, объявлял, что за следующим выигрышем где-нибудь в Боливии или Перу последует презент в конверте, полагавшийся каждому члену делегации. Такие знаки благодарности подпадали у нас под понятие валютных операций и официально были запрещены, но глава делегации и сопровождающий с Лубянки закрывали на это глаза, потому что и сами получали свои гроши. Если причиталось всем, не возражал и Яшин.

Правда, Ланц изрядно зарабатывал на устройстве футбольных путешествий в Южную Америку. Но и уважал, даже, может быть, любил наших футболистов, ребят простодушных и веселых. Однажды я оказался с ним за одним столом в стокгольмском «Гранд отеле» на банкете в честь участников четвертьфинала Кубка Европы 1964 года Швеция – СССР. В адрес Яшина, Иванова, Понедельника и других наших игроков услышал от импресарио немало добрых и, мне показалось, искренних слов.

Дружески настроенные зарубежные собратья по футболу, тот же добряк и шутник Шнеллингер, старались передать Яшину злополучные конверты через других советских игроков. И он через вторые руки, было дело, принимал – не желал платить неблагодарностью хорошим людям, не желал и выпендриваться перед своими, такие подношения вовсе не отвергавшими. Можно их осуждать, можно одобрять, а брезгливого Яшина какой-нибудь чистоплюй сочтет непоследовательным или непринципиальным – то брал, то не брал. Но клеймить за это может, по-моему, только ханжа.

В конце концов, такова была реальность советской жизни. Многим она раздражала Льва Ивановича, но это была его жизнь, его страна. А знаменитый вратарь был просто человек. Без всякой корысти – вот уж чего был начисто лишен, – но с понятными любому обыкновенными, даже элементарными человеческими желаниями: привезти из-за границы подарки жене, детям, друзьям, себе – бутылку виски, а победу – в качестве подарка своей стране. Издержки бытия забывались, когда наступало время представлять ее, и недостойным выступлением подвести страну, пусть нещедрую и суровую к своим подданным, он никак не мог. Особенно в «матче века», где представлял ее один-одинешенек. Поэтому чрезвычайный настрой, усиленную концентрацию, полную готовность обнаружили десятки миллионов зрителей и телезрителей в действиях советского вратаря.