Последний соблазн - Вэл Макдермид

Но потом у шкипера менялось настроение, он ложился на койку весь в холодном поту от неодолимого страха. Но боялся он не тюрьмы. Тамошние кошмары не могли быть хуже того, что уже происходило с ним.

Боялся он того, что его неудача расскажет ему о нем самом.

Желая победить ужас, разъедавший его изнутри, он отказывал себе в том, чтобы использовать половодье как оправдание. Решив не менять своих планов, он, в точности как прежде, попросил доктора Марию Терезу Кальве о встрече, чрезмерно льстя ей в электронной почте и всеми силами подчеркивая важность предстоящего интервью для репутации его журнала, мол, ваша работа, связанная с манипуляцией памятью при помощи глубокого гипноза, не имеет себе равных в Европе, и ваше исследование 1999 года, касающееся перемен в воспоминаниях о раннем сексуальном опыте, может считаться основополагающим в своей области. Я был бы счастлив, если бы вы рассказали о ваших последних научных открытиях. Для нашего, еще молодого журнала это было бы потрясающей важности событием. Однако долго уговаривать ее не пришлось. Самовлюбленная, подобно всем остальным, она не могла устоять и не заглотнуть наживку.

Теперь ему предстояло благополучно завершить удачно начатое дело. Доктор Мария Тереза Кальве предложила устроить встречу в ресторане, вероятно, потому, что не захотела приглашать незнакомца к себе домой или понадеялась раскрутить его на бесплатный ужин, не без цинизма решил он. Договорились они на интервью в ее университетском кабинете, так как он предположил, что ей могут понадобиться какие-нибудь научные отчеты или печатные материалы. Решение не идеальное, но вечером в университете вряд ли будет много «соглядатаев».

Огорчало его лишь то, что он не знал, как там будет с водой. Не исключено, что в кабинете доктора Кальве нет раковины. И что — ходить по коридору с ведрами? Однако по опыту он уже знал, что на самом деле воды нужно совсем мало, и положил в сумку четыре полуторалитровые бутылки со «Спа». Правда, сумка стала довольно тяжелой, но ему, с малолетства приученному к физическому труду, не привыкать к тяжестям. Не забыл он спросить доктора Кальве о том, где можно поставить машину, и она сказала, что вечером легко припарковаться на обеих улицах около здания психологического факультета. Пока все складывалось отлично.

Добрался он до университета быстрее, чем рассчитывал. За последние несколько месяцев он обнаружил, что, проворачивая в голове свой план, он забывал о времени. Представляя, что он сделает с Марией Терезой Кальве, он отвлекался от скучной дороги лучше, чем если бы слушал музыку или делал еще что-либо. Он сам удивился, когда оказался в пригороде Кёльна и по главной дороге, что шла прямиком из Кобленца, выехал на внутреннее городское кольцо недалеко от университета. Сверившись с картой города, он направился к Роберт-Кох-штрассе, а оттуда — всего несколько минут до институтского здания. К счастью, Кальве отлично объяснила, как ехать, и ему не пришлось останавливаться, чтобы спрашивать дорогу.

В коридоре были люди. Несколько студентов, погруженные в какой-то важный разговор, шли ему навстречу. Как все молодые, занятые только собой, они даже не взглянули на него, когда он, опустив голову, прошел мимо, стараясь не дать им возможности обратить на него внимание, чтобы потом они не смогли описать его приметы. После Бремена даже от такой ерунды у него быстро забилось сердце и участилось дыхание.

Он стал считать двери. Она сказала, четвертая слева. Остановившись перед простой деревянной дверью, он прочитал на табличке: «Доктор М. Т. Кальве». После этого набрал полную грудь воздуха и задержал выдох, стараясь вновь обрести спокойствие. Поднял руку и уверенно стукнул один раз.

— Войдите, — услышал он высокий, звонкий, слегка приглушенный голос.

Приоткрыв дверь, он сначала просунул в проем голову, изобразив широкую улыбку.

— Доктор Кальве? Я Ганс Хохенштейн.

Переступив через порог, «Ганс Хохенштейн» устремил взгляд на поднявшуюся из-за письменного стола миниатюрную женщину с привлекательным мальчишеским лицом. В ней было не больше пяти футов. Каштановые волосы коротко подстрижены. Ей шли как бы случайно надетый пиджак и брюки «капри». Жаль, подкачали глаза. У доктора Кальве глазки были темные, маленькие и близко посаженные к тонкой переносице, отчего выражение лица казалось сердитым. Она протянула ему худенькую, костистую ручку, и он взял ее, мгновенно взмокнув, в потную ладонь.

— Приятно познакомиться с вами, мистер Хохенштейн. Садитесь, пожалуйста.

Она показала на кресла, стоявшие по обе стороны газового камина.

Ему надо было действовать быстро, так как неизвестно, сколько времени они пробудут одни. Чтобы оказаться у нее за спиной, он отступил в сторону и любезно поклонился:

— После вас, доктор.

У нее дернулись губы и брови в иронической усмешке, и она сделала шаг вперед. А он тем временем вытащил из кармана короткую, налитую свинцом дубинку. Наверное, она обратила внимание на его движение и поэтому обернулась, когда дубинка уже опускалась на ее голову. По его расчетам, удар должен был прийтись на затылок, однако пришелся на висок. Она пошатнулась и застонала, но не упала, а подалась к нему. Запаниковав, так называемый журналист вновь поднял дубинку и еще раз ударил женщину по голове. Теперь она всей тяжестью рухнула у его ног. Он с облегчением вздохнул, и у него закружилась голова. После того, что произошло у доктора Шиллинг, даже самое ничтожное отклонение от плана вызывало у него приступ паники. Все отлично, сказал он себе. Все отлично.

Подойдя к двери, он щелкнул замком и почувствовал себя в безопасности. Потом поспешил к столу и, не разбирая, сбросил все книги и бумаги на пол. Вернувшись к доктору Кальве, он наклонился и поднял ее. Она была легкой, как перышко, и это приятно отличало ее от предыдущих трех жертв. Когда она уже лежала, простертая, на столе, он достал из сумки все необходимое. Понадобилось всего несколько минут, чтобы крепко привязать несчастного психолога за руки и за ноги к металлическим ножкам стола. Большим пальцем он поднял ей веко. Женщина была без сознания. Нужды затыкать ей рот не было. Он опять владел собой.

Острой бритвой, принадлежавшей его деду, он разрезал на ней одежду. Кожа да кости. При желании можно было бы пробежаться пальцами по ее ребрам, как по счетам. Отступив на шаг, он наслаждался ее беззащитностью.

Неожиданно он ощутил, как в нем поднимается плотское желание и кровь быстро бежит по жилам, отчего у него едва не закружилась голова. До сих пор ему не хотелось признавать, что выплеск адреналина в кровь, когда он оставался один на один с жертвой, имеет что-то общее с сексуальным возбуждением. Зачем искать уличную шлюху, когда он может получить желаемое от своих жертв? Разве они не заслуживают этого последнего унижения? Разве не заслуживают быть изнасилованными, как сами насиловали других?

Его рука опустилась к ширинке, пальцы взялись за молнию и остановились. Вдруг в его ушах раздался насмешливый голос деда, отчего все остальные мысли испарились из головы. «И ты называешь себя мужчиной? Что тебя держит, малыш? Боишься женщины, которая и пошевелиться-то не может? Вот и оставайся со своими портовыми шлюхами, какой была твоя мать». Он подавил рвавшееся наружу рыдание. Желание окрепло, и не считаться с ним было невозможно. Он покажет старику. Из кармана пиджака на свет появилась пачка презервативов, которую он приготовил на потом. Нетерпеливо разорвав обертку, он с трудом натянул презерватив, сделавшись неловким от возбуждения. Потом лег на женщину и направил член в сухое влагалище.